Обреченный на бой
Шрифт:
Толпа не может противостоять строю, пехотинец не может убежать от всадника — старые истины нашли свое подтверждение и в этот день. Дивизия гнала горгосцев на протяжении двух часов. Только тогда Ставр остановил погоню. Но все это Грон узнал позже. А сейчас он опустился на землю, привалился спиной к камню и прикрыл глаза. Грон почувствовал, как он устал.
Спустя некоторое время рядом с ним затих топот копыт, кто-то спрыгнул. Грон приоткрыл глаза. Около него стоял Яг, держа под узцы Хитрого Упрямца.
— Стоять, тварь.
Грон вздохнул. Пора было возвращаться к своим баранам.
— Где командиры полков?
— Ставр горгосцев гонит, только треск стоит. Гагригд и Ливани собирают полки. Гагригд спрашивает, что делать с пленными?
Грон поднялся. Его бойцы удивили его самого, но времени удивляться не было.
— Сколько пленных?
— Да уже
— Для себя отобрал?
Яг покривился:
— Армейцы… Так, повязал десятка полтора. Забарру жалко зарубили, зато его духовник вроде как не совсем и духовник. По дороге разберусь, — Яг хохотнул, — кстати, знаешь, как они прозвали принца?
— Как?
— Лупоглазый.
Они расхохотались. Потом Грон задумался. Тянуть пленных за собой, имея на плечах семнадцатитысячный корпус…
— Передай Гагригду: разоружить, доспехи и оружие во вьюки — и на всех трофейных лошадей. Пусть пленные и работают. Объяви, что тех, кто успеет загрузить до нашего отхода, отпустим. Через два с половиной часа быть готовыми встречать гостей, что у нас на хвосте. — Он кивнул на упорные стенки и кучи рогаток, заготовленных воинами Эндиска Забарры. — Грешно оставлять все это богатство неиспользованным.
Яг искривил губы в улыбке и посмотрел на учиненный разгром.
— Мне жалко горгосцев, бедные… Откуда они могли знать, с кем столкнутся? Знаешь, — сказал он Грону, — я не уверен, что горгосцы будут особо рваться в бой, они же рассчитывали зажать нас между двух огней, а тут… Боги сегодня явно не на их стороне.
Грон усмехнулся:
— Да-а-а, ну пошли, бог войны, пора заняться божьим промыслом.
Всю ночь лил холодный дождь со снегом. Поэтому кони шли по бабки в глинистом киселе, с трудом вырывая из липкой грязи кованые копыта. С рассветом дождь прекратился, но вставшее солнце не было видно за густым туманом, который просачивался под плащи и холодил тело, вызывая озноб. Грон оглянулся. Видно было только первые две шеренги, да и в тех по пять-шесть бойцов. Дальше только туман, в котором вырисовывались неясные тени да изредка доносились то лошадиное всхрапывание, то глухое звяканье кольчужных колец. Дивизия была похожа на армию призраков, готовую тронуться в путь по зову неведомого мага. Грон поежился. Насквозь промокшая одежда совершенно не держала тепло. Вдруг впереди послышался топот, потом голоса и снова топот. Ехавший рядом с ним Гагригд подался вперед. Из тумана вынырнул Франк. Заметив Грона, он натянул поводья:
— Идут.
— Пехота готова?
— Готова.
Тут Грона пробрало так, что он вздрогнул всем телом и захлопал себя по бокам. Гагригд тоже поежился и произнес:
— Главное, чтоб ополченцы выдержали, не побежали с первого же удара.
— Не побегут, — успокоил его Грон, — за зиму наслушались о горгосских порядочках, теперь зубами драться будут, а до своих домов горгосцев не допустят.
Горгосцы за зиму захватили весь юг и подошли вплотную к столице, окружив ее со всех сторон. Грон был отрезан в Саоре, хотя мелкие патрули «ночных кошек» время от времени прорывались в долину Эллора. Как Грон и предполагал, Алкаст сдал войско. Однако около одиннадцати тысяч воинов во главе со Всадниками, которых Толла лично попросила не распускать отряды до весны и остаться в столице, сумели закрыть ворота перед показавшимися уже на Пивиниевой дороге горгосскими отрядами, отбить нападение реддинов-предателей и выдержать два горгосских штурма. Столица держалась, и потому элитийцы, ошеломленные столь стремительным зимним маршем горгосцев и молниеносной потерей почти трети провинций, воспрянули духом. Потом с юга начали приходить известия о диких грабежах, пожарах, выжигавших целые города, массовых казнях Всадников, обучителей, торговцев, писцов и о рабах, отправляемых в трюмах горгосских кораблей. Цветущие и богатые южные провинции превращались в безжизненную пустыню, и к Дивизии, ставшей лагерем у стен Саора, как к последней надежде, потянулись люди. Шли всю зиму, в одиночку и семьями: отец с сыновьями. Безоружные и вооруженные. Всадники приводили отряды, ремесленники приходили цехами, систрархи приводили городские ополчения. И все просили, требовали, умоляли привести Дивизию именно к их городу, в их селение, долину, провинцию. В конце концов Ставр, которому Грон поручил принимать настаивающих на встрече, взвыл. Он пришел к Грону и сказал, что скоро повесится от этих соплей, слез, раздраженных требований и высокомерных указаний, которые обрушивали на него Всадники, старосты и систрархи. Грон хмыкнул и спросил:
— Сколько
Ставр выудил вощеную табличку, на которой каждый вечер отмечал прибывших:
— Если никто не ушел, то почти восемнадцать тысяч. Из них семь тысяч в отрядах систрархов и Всадников, все вооружены, правда вразнобой, и кое-как обучены, еще почти шесть тысяч — цеховые отряды и просто землячества, вооружены кое-чем, остальные — мясо.
Грон задумчиво кивнул:
— Ладно, деваться некуда. Придется вешать на шею организацию армии. Больше это делать некому. Слава богу, у этой сволочи Элизия толковый начальник ополчения. Тысяч на десять пехоты вооружения хватит, плюс ополчение Саора — не меньше пяти тысяч. Уже сила.
Ставр усмехнулся:
— Десятитысячный отряд горгосцев слопает эту силу, даже не поморщившись.
— Вот наша задача и сделать так, чтобы они застряли как кость в глотке у горгосцев. — Он хлопнул Ставра по плечу. — Ладно, завтра собирай всех твоих просителей. Сколько их будет?
Ставр хитро прищурился:
— Да сотен пять.
Грон присвистнул.
— Тогда давай в амфитеатре Саора.
Грон смотрел на сидевших на каменных скамьях людей, и ему вдруг пришло в голову, что здесь сидят люди, которые пришли вверить свою судьбу и судьбу Элитии именно ему. Эта мысль заставила Грона вздрогнуть, и на сердце у него слегка похолодело. Он взял себя в руки и шагнул на подиум:
— Мое имя — Грон, есть ли среди вас кто-нибудь, кто не знает, кто я такой?
Трибуны молчали. Грон обвел сосредоточенные лица суровым взглядом и произнес:
— Завтра я начну создавать армию, которая будет способна вымести горгосцев с земли Элитии. Вы можете считать себя умелыми воинами или опытными военачальниками, но для меня и моих командиров все вы — ничто. Чтобы занять свое место в этой армии, каждый должен показать все, на что он способен, и может случиться так, что горшечник встанет выше Всадника, а крестьянин выше систрарха. Тот, кто не согласен, может убираться вон. У него есть время, до завтра. Тот, кто останется, должен будет принять мои условия, а как я наказываю за неповиновение, вы уже знаете. Если нет — можете узнать у моих бойцов.
Он еще раз окинул их суровым взглядом и, не дожидаясь возмущенных воплей Всадников и систрархов, резко повернулся и ушел с подиума.
К утру ушло восемнадцать Всадников и трое систрархов. Но их отряды по большей части остались. К тому же к пришедшим поодиночке селянам и цеховым отрядам ремесленников за это время набежало земляков. Потому, когда Грон устроил перепись, оказалось, что собралось почти девятнадцать тысяч. Можно было начинать.
Туман постепенно рассеивался, и издали стали доноситься крики, лязг и гул сражения. Грон кивнул Гагригду, напоминая, чтобы тот был наготове, и медленно тронулся вверх по заросшему лесом склону. Небольшой холм, за которым стояла Дивизия, весь был покрыт лесом. И Грон, перевалив гребень, двинулся между деревьями вниз к небольшой прогалине. Сзади, хрипя и соскальзывая, шагали кони трубача и троих порученцев. Когда они достигли прогалины, солнце уже разогнало туман, и картина сражения раскинулась перед ними во всей своей неприглядности.
Пару лун назад Грон разогнал Дивизию. Каждый боец, и сержант, и даже сотник получили под свое начало десять ополченцев, и начался «давильный чан» по ускоренной программе. Занятия длились почти три четверти луны. Первые десять дней люди валились с ног. Часть начала разбегаться. Через луну Грон уже имел сбитые десятки и немного слаженные сотни. Он опять собрал большую часть бойцов и начал учить сотни держать строй при движении и выставлять «ежа». Бойцы ходили в конные атаки, приучая пехотинцев твердо держать строй перед неудержимо накатывающейся конной лавой. Когда четверть назад «ночные кошки» принесли известие, что со стороны Эллора идет пятнадцатитысячный отряд, Грон решил не занимать оборону в ущельях, а пропустить их на равнину. Конечно, горгосцев можно было легко удержать на перевале одним полком, но разгромить их там было невозможно, даже если бы Грон привел полную Дивизию. Он ясно представлял, что то, что произошло на перевале Совы, было невероятной удачей, чудом, на повторение которого в ближайшие сто лет надеяться не стоило. А так как он вскоре собирался двигаться к Эллору, то, если сейчас остановить горгосцев на перевале, они позже смогут проделать то же самое с Дивизией. К тому же Грон решил попробовать, чего стоят его новые воины. Риск, конечно, был, но куда от него денешься. И вот сейчас едва слаженные сотни, стеная, сдерживали свирепый натиск горгосцев. Грон подозвал порученца: