Обреченный на бой
Шрифт:
Грон обратился к Сайторну:
— Ты можешь подождать?
— Да.
— Тогда тебя проводят в мою палатку. — Грон обнял Сиборна за плечи: — Пошли, расскажешь о своих подвигах.
В своей палатке он появился только к вечеру. Сайторн поднялся со шкуры, но Грон махнул рукой:
— Сиди. — Потом испытующе посмотрел на Сайторна.
Тот вскинул голову и решительно сказал:
— Я принимаю твое предложение, Измененный.
Когда, несколько лет назад, Сайторн вошел в его комнату, вот так же гордо вскинув голову, готовый к самой мучительной смерти, Грон встретил его усмешкой и знаком отпустил охрану. Затем встал, разрезал веревки и положил кинжал рядом с его рукой. Сайторн бросил на него быстрый взгляд, но тут же отвернулся, стараясь
— Как ты смог выжить, Измененный?
— По твоей милости я выпил два ведра отвара лохта и все выблевал обратно, и после того меня еще целую луну била лихорадка.
— Значит, ты знал?
Грон кивнул.
— Но почему тогда… — Сайторн несколько мгновений напряженно размышлял, потом покачал головой. — Я не понимаю.
Грон спокойно смотрел на него:
— Я хочу, чтобы ты перешел на мою сторону.
Сайторн вскочил.
— Нет! Никогда! Ни ты, ни кто другой из твоих палачей не сможете меня заставить.
Грон невозмутиво выдержал этот взрыв, потом твердо сказал:
— Сядь. — Глядя прямо в глаза Сайторну, он поинтересовался: — Значит, ты предполагаешь, что я сам беседую со всеми, кого потом отправляю своим палачам?
Сайторн непонимающе смотрел на него. Грон продолжил:
— Тебя не схватили заранее и позволили совершить то, что ты хотел, потому что так приказал я. Хочешь знать мои мотивы?
Сайторн кивнул.
— Как ты понял за последние дни, ваш Орден представляет из себя нечто отличное от того светлого образа, который вбивали тебе в голову твои наставники. Я знаю об этом намного больше тебя. Все, с кем я встречался до тебя, были мразью, считавшей, что они имеют право на все: на убийство, подкуп, шантаж, насилие, только потому, что они посвященные.
Сайторн смутно понимал, что все сказанное не намного отличается от тех истин, которые внушали ему наставники, но то, как Грон это излагал, представляло эти истины в очень неприятном свете.
— Нам дозволено многое, но лишь для блага людей, — слабо заявил он.
— Я еще не встречал людей, которым приносил благо крошеный промбой.
— Ты убил!.. — Сайторн осекся, ведь теперь он знал, что его мать убил не Грон. А тот насмешливо улыбнулся:
— Вот поэтому я и выбрал тебя. Я увидел, что в тебе еще сохранились иные чувства, кроме презрения, вседозволенности и жажды власти. Но мне нужно было, чтобы ты сам почувствовал, КАК у вас награждают за искренние порывы души. Ведь ты решил убить меня сам, не по поручению Хранителей?
Сайторн с усилием кивнул. Они помолчали, потом Грон сказал:
— Я не жду от тебя ответа сейчас. — Он наклонился и вытащил из-под стола туго набитый дорожный мешок, теплый плащ и бросил все это Сайторну, потом указал на кинжал и, достав ножны для него, негромко произнес: — Возьми. Поброди по долинам, посмотри, как живут люди и что им дало мое «грязное» знание, а если решишь принять мое предложение, подойди к воротам и покажи кинжал. Тебя проведут ко мне.
Сайторн с недоверием уставился на Грона, а тот улыбнулся и вышел из комнаты. Через полчаса Сайторн вышел за ворота крепости.
И вот сейчас он вернулся. Грон улыбнулся:
— Я рад.
В это мгновение полог палатки откинулся, на пороге вырос Франк. Было видно, что он очень измотан. Грон вскочил и усадил его на кошму у входа.
— Горгосцы вышли в сторону Роула, — заговорил Франк.
Грон внимательно слушал, и Франк продолжил:
— Их около двухсот тридцати — двухсот сорока тысяч, но главное другое, — он перевел дух, — Лупоглазый объявил, что на праздник Воскрешения возьмет в жены Толлу.
Грон скривил губы в улыбке, но Франк покачал головой.
— Он загнал в святилище Девы всех ее сереброногих и пригрозил, что, если она не согласится, он отдаст их своим солдатам, а потом принесет в жертву Магру. И она согласилась. — Франк поморщился. — Но все это напрасно, Лупоглазый уже объявил гарнизону,
Грон побледнел.
— Праздник Воскрешения через четверть?
— Нам не успеть, — вздохнул Франк.
Грон скрипнул зубами.
— Какой гарнизон остался в Эллоре?
— Тысяч пятнадцать, не больше.
Грон вскочил на ноги:
— Дивизия успеет. — И крикнул в сторону полога: — Гагригд, ты уже давно там торчишь?
В ответ послышалось:
— Да, Грон, я уже приказал поднимать людей.
— Выступаем через час, — сказал Грон, — но ты остаешься с войском.
Гагригд вскинулся было, но смолчал. Когда Грон говорил ТАК, спорить с ним было бесполезно.
Конечно, арфисты все переврали.
Хитрый Упрямец никогда не имел крыльев. Среди воинов Грона не было младших сыновей богов, и их было больше тысячи, а точнее, почти три.
Грон вывел к Змеиному ущелью две тысячи семьсот сорок два бойца. Люди были измучены непрерывным шестидневным маршем. Грон остановился, посмотрел на светлеющий восток, жестом подозвал Ставра и, кивнув на белеющие камни дороги, приказал:
— Людям — шесть часов сна. За это время «ночным кошкам» заменить патруль. Будем надеяться, что сегодня никто из горгосских офицеров не будет особо проверять патрули. За полчаса до полудня, приспустив пики, чтоб они смотрелись не длиннее горгосских, церемониальным строем пройдете через Досониевы ворота — а ну как примут еще за одно подразделение, спешащее на церемонию, — и поднимитесь к площади у ворот акрополя. Если я в течение часа не открою ворота — уводи людей.
Грон полоснул тяжелым взглядом, предупреждая несогласие, и, повернув коня, двинулся вверх. Через несколько минут только сыпавшиеся камни указывали на то, что где-то наверху движется всадник. Ставр тряхнул своей знаменитой гривой, махнул рукой, подзывая Франка, и, спешившись, двинулся к выходу из ущелья.
Грон в полной темноте поднимался по крутому склону ущелья, он помнил этот путь еще со времен базарной стражи. Тропка была еле намечена, но Хитрый Упрямец, как обычно, каким-то шестым чувством угадывал, куда ставить ногу. Он тоже порядком подустал, но шел резво, и дыхание было спокойным, и Грон в который раз удивился, сколько силы и выносливости было в этом животном странного черно-серебряного окраса и несносного характера. Когда Грон перевалил через хребет, уже совсем рассвело. Он быстро спустился по террасам Сада сереброногих и, остановив коня у зарослей мирта, спешился. Стена акрополя была не более чем в сотне шагов. Первоначально он думал оставить Хитрого Упрямца и, переодевшись в маскбалахон «ночной кошки», подняться по каменной кладке. Как прорваться к воротам и открыть их, а главное, как удержать их открытыми, пока не промчатся мимо, грохоча копытами, знаменитые «длинные пики» Дивизии, он не представлял. На протяжении всего марша эта мысль ныла в его голове, как застарелая заноза. Эта и еще одна. Он чувствовал себя как Авраам, убивающий сына своего Исаака. За малым исключением. Он знал, что над ним не было Бога, у него не было веры, зато были все основания для уверенности в том, что все, кто с верой и желанием следует за ним, на этот раз будут жестоко обмануты. И в конце пути их не ждет ничего, кроме смерти. Именно поэтому он был сейчас один. Гарнизон Акрополя, по его прикидкам, насчитывал не менее десяти — одиннадцати тысяч человек, и все они будут стоять в полном вооружении на широкой, мощенной мрамором площади между храмами и дворцом базиллиуса, кроме того, на церемонии, несомненно, будут присутствовать все высшие офицеры, жрецы и, по-видимому, коллаборационисты, так что помочь ему могло только чудо. А чуду все равно, сколько человек примут в нем участие, один или сотня. Зато в случае провала погиб бы только он один. А поскольку Грон твердо решил идти ва-банк, он шел на приступ пятнадцатитысячного гарнизона вооруженный, по существу, лишь собственным нахальством и некоторым опытом в сотворении чудес. И дай бог ему удачи. Аминь!