Обреченный странник
Шрифт:
— Наезжал кто к ним, скажи лучше.
— Да как обычно, — пожала та худенькими плечиками, — офицеры разные, некоторые очень даже красивые из себя, высокие такие, видные, в карты играли долго. Другие господа быть изволили…
— Какие господа? — нетерпеливо спросила императрица, и по тому, как зажглись любопытством ее глаза, даже недогадливая Чоглокова поняла, что именно от нее хотят услышать.
— Да я тех господ ранее и не видывала, не могу знать, кто такие. Сдается мне, из иностранцев некоторые были, одеты не по–нашему.
— Ой, что с тебя взять,
— Зачем вы так, — обиженно отозвалась та и картинно надула пышные губки, пытаясь выказать обиду. — Граф Бестужев—Рюмин приезжали еще, — вспомнила вдруг она. — Но с Петром Федоровичем не беседовали, а с Екатериной Алексеевной наедине говорили почти час. Потом сразу и обратно уехали.
— Наконец–то что–то путнее от тебя услышала, — привскочила на кровати императрица и отбросила со лба примочку. — Который из них приезжал?
— Из каких? — не поняла Чоглокова.
— Из Бестужевых. Старший, Михаил, или Алексей Петрович?
— Те, которые у вас при дворе служат… — рассеянно отвечала Чоглокова и добавила, чуть помолчав, — канцлером.
— Сведешь ты меня, сестричка дорогая, в могилу когда–нибудь, — шумно вздохнула императрица. — А? Каков канцлер? — спросила, обращаясь уже к Шуваловой.
— Давно тебе об этом, матушка, толкую, — поддакнула Марфа Егоровна. Сразу и помчался сломя голову до Катьки. Не зря, ох, не зря он к ней ездил, точно говорю.
— Хорошо, о том позже поговорим, — обессиленно опустилась обратно на подушки императрица. — Племянничек мой с супругою своей не ссорятся больше? вновь обратилась к бестолково смотрящей на нее Чоглоковой.
— Вроде, как нет, — быстро и чуть испуганно, боясь в очередной раз не угодить государыне, ответила та. — Но и большой любви меж ними пока не видно. Лизка Воронцова племяннику вашему глазки все строит, хихикает, шушукаются с ней в парке во время прогулок. И в покоях часто одни остаются.
— Что?! — вновь вскрикнула императрица и начала подниматься; но Шувалова удержала ее, снова уложила на постель. — Вы мной туда с муженьком своим ворон, что ли, считать отправлены? Как можно допустить, чтоб наследник престола один оставался с девкой какой–то?! Как ее?
— Лизка Воронцова, — услужливо подсказала Чоглокова.
— Это страшная такая из себя? С лошадиной мордой? — удивилась императрица, вспомнив хорошо известную ей девушку. — Да что он в ней нашел? До сих пор отцом стать не может, а туда же! Вот что творится на белом свете! Стоило мне только захворать ненадолго, а тут столько всего. Чего–то еще не досказала? — стрельнула она взглядом в и без того напуганную фрейлину. Говори, все одно и без тебя узнаю. Ну?
— Записка перехвачена начальником караула была…
— К кому записка? К Петру? От кого?
— Нет, не к его высочеству, а к жене его, к Екатерине Алексеевне. Свидание ей назначали, стихи любовные в ней…
— Подписано кем? — буравила ее сердитым взглядом карих глаз
— Две буквы "С" стоят, и все.
— Подай сюда записку, — требовательно протянула императрица руку.
— Нет ее, муж сжечь велел, — развела она руками.
— Олухи царя небесного! — дала волю своему гневу государыня. — За что вам только деньги платят? Свиней пасти и то не способны, — но, поняв, что сказанула лишнее, поправилась, — в свинопасы тебя с муженьком вместе определю, коль еще раз такую оплошность совершите. Скажи лучше, кто там у вас из молодых имя на букву "с" имеет? — Но фрейлина подавленно молчала, не издавая ни единого звука, и лишь беспрестанно хлопала длинными густыми ресницами. — Савелий? Севастьян? Степан? Семен? Сергей? — начала подсказывать ей императрица. При последнем имени та радостно улыбнулась и замахала ручками, прощебетав:
— Угадали! Есть у нас Сергей Салтыков, красавец!
— И что мне только с вами, бестолковыми, делать, — устало улыбнулась императрица, не в силах больше сердиться на поникшую перед ней двоюродную сестру. — Детишки твои как? Не болеют? Здоровы?
— Слава Богу, здоровы пока. В воскресенье на службе были, причастились.
— Иди, нянчи детишек, — безнадежно махнула в ее сторону государыня, может, хоть в том счастлива будешь. — Чоглокова сделала торопливо низкий реверанс и выскочила вон.
— Чего себе душу рвешь? — укоризненно произнесла Шувалова. — Умней оттого она не станет, на всю жизнь такой и останется.
— А кого другого поставить на их место с муженьком — не знаю. Думала, поддержкой и опорой племяннику и жене его будут, а они за его шалостями углядеть не могут.
— Хороши шалости, — недовольно пробурчала Марфа Егоровна, — за уши его бы надрать да крапивы в штаны наложить. Вот батюшка наш покойный, бывало, братовьев моих… — начала она привычно воспоминания, но императрица остановила ее, попросив:
— Про батюшку своего успеешь еще рассказать, а сейчас надо немедленно сыскать Салтыкова того, узнать, чей он будет. Случаем, не графа ли Петра Семеновича родственник. Исполнишь или Настасью Измайлову попросить? — Марфа Егоровна сердито скривилась, поскольку недолюбливала Измайлову, которая, как и она, имела право входить к государыне в любой день и час на правах ближней подруги. Ответила сдержанно:
— Без нее все вызнаю. Только зачем он тебе, молодец тот? Пущай бы и дальше записочки писал, коль законному мужу до жены собственной никакого дела нет.
— Потом объясню, — отмахнулась императрица, — но есть план один у меня, и коль тот молодец не дурак окажется, то… — и не договорила, потому что через маленькую боковую дверь в спальню тихо вошел Иван Иванович Шувалов и радостно протянул обе руки к императрице. — А я думала, и ты про меня забыл, разулыбалась она и кивком головы отослала Марфу Егоровну прочь от себя. Та обиженно поджала губы и вышла в ту самую боковую дверь, откуда только что появился Иван Иванович, и, оглянувшись, увидела, как государыня притянула его к себе и нежно поцеловала в губы.