Обреченный странник

Софронов Вячеслав

Но теперь, когда благодаря стараниям братьев Шуваловых она была извещена о многих по ее понятию неблаговидных поступках канцлера, он стал ей неприятен и как императрице, и как женщине. Она стала замечать, что тот частенько является на прием небрежно одетым, от него несет чем–то кислым, может, даже и винными парами, глаза зачастую красные, невыспавшиеся, не иначе, как пьянствовал ночь напролет, кожа на лице дряблая, нездоровая, смотрит куда–то в сторону, говорит неопределенно, всех держит под подозрением. Как–то раз в ее присутствии он посмел назвать себя полным титулом — "великим канцлером". Может, кто другой и смолчал бы, но Елизавета Петровна язвительно заметила, что во всей империи только и есть великого, что она сама да великий князь. Но тут же поправилась, назвав своего племянника больше похожим на призрак. И это она запомнила Бестужеву, не забывая никогда даже мелких обид в свой адрес. А тут еще визит к наследнику. Вспомнилась и его прежняя дружба

с Бироном, неприятие всего французского, насмешки над ее статс–дамами, и она поняла, что вскоре с канцлером ей придется расстаться. И только природная нерешительность мешала ей сделать это сразу и своими руками. Для того имелось множество иных способов.

3

Алексею Петровичу Бестужеву—Рюмину было отчего опасаться за свое положение при дворе. Он пока еще сохранял за собой пост главного российского канцлера, но злые языки шептались в салонах и на приемах, что песенка некогда самого могущественного в империи человека давно спета, а если и осталось что, то на самый последний запев: на одну–две нотки, не более… Да и сам Алексей Петрович начал чуть ли не кожей ощущать неприятие и охлаждение к нему со стороны императрицы, которая даже не соизволила его пригласить на празднование последнего дня своего тезоименитства. Он понимал, в чем тут причина, не надо и к ворожее ходить, чтоб увидеть, откуда дует ветер, столь охладивший отношение государыни к его особе. Главной фигурой, заслонившей собой все прочие, стремившейся занять центральное место на дворцовой шахматной доске, был теперь молодой фаворит Иван Шувалов, которого братья его столь искусно подвели к царским покоям, оттеснив внешне спокойного и не столь честолюбивого графа Разумовского. А потому уже не могли помочь Алексею Петровичу и родственные связи, ради установления которых он женил своего сына на сестре некогда блиставшего в одиночестве фаворита. Породнившись с Разумовским, он не только не достиг, чего желал, но в последние годы его сынок начал выкидывать такие фортели, что привел отца в полное исступление. Сын не только не желал помогать Алексею Петровичу в далеко идущих замыслах высокой государственной политики, но, мало того, недавно вошел в противоборствующую с ним партию таких же, как он сам, молодых повес. Нет, подобного канцлер и малознакомым людям не прощал, а уж родственникам, да к тому же родному сыну, и подавно! Придет еще время, когда он отплатит ему той же монетой, припомнит грязные делишки и несогласие с отцовской волей. Рано ли, поздно ли, но Алексей Петрович дождется своего, не забудет, не упустит…

Но пока что великий канцлер и не думал сдаваться. Еще когда он несколько раз заметил в апартаментах дворца задумчивого миловидного юношу с неизменной книгой в руках, будто сошедшего с полотен старых мастеров древнегреческого бога, он мигом догадался, какие вслед за тем последуют перемены. Юношей оказался двоюродный брат Шуваловых, а о роли, ему уготовленной, только слепой мог не догадаться. Без промедления Алексей Петрович через свою жену и ее приятельниц нашел в Шляхетском корпусе молодого кадета Никиту Бекетова, весьма приятной наружности, которому было около восемнадцати лет от роду. Затем порекомендовал Алексею Григорьевичу Разумовскому принять его к себе в личные адъютанты. Дальше все пошло как по маслу. Вскоре Бекетов из рук императрицы получил чин капитана и через короткий срок стал, совсем несообразно его возрасту, полковником. Канцлер несколько раз лично наблюдал, как он весьма взволнованно беседует на балах с императрицей, а потом удаляется в ее личные покои. Можно считать, что еще одно незримое сражение он выиграл.

Ненадолго исчез из его поля зрения Иван Иванович Шувалов. Но лишь ненадолго. Зато с Бекетовым стали происходить совсем непонятные вещи: то он заснет во время представления прямо на сцене, то, по слухам, его видят в обществе юных молодых людей, с которыми он якобы совсем по–братски обнимался и вел себя не совсем естественно. Наведя справки, Бестужев быстро разобрался, кто явился источником главных сплетен и интриг восходящей звезды близ царского трона. Ею оказалась все та же Марфа Егоровна, законная жена Петра Ивановича Шувалова. Она дала понять императрице, что Бекетов испытывает взаимную страсть к особам мужского пола, чего любая женщина, а тем паче государыня, перенести не могла. Алексей Петрович чуть ли не волосы на себе рвал, узнав об очередных кознях "министерши", и строго–настрого запретил Никите Бекетову даже близко подходить к каким бы то ни было молодым людям, особенно с приятной наружностью. Но подозрение в сердце государыни осталось, если не навсегда, то надолго.

Но праздновал победу канцлер весьма непродолжительный срок. Братья Шуваловы, поставив перед собой цель — добиться единоличного владения сердцем и помыслами императрицы, не желали останавливаться ни перед чем. Тут таинственно возникла некая баночка со снадобьями, привезенными якобы из Парижа (и здесь Франция!), которая и была любезно рекомендована кем–то из братьев простодушному

Бекетову для "чистоты лица". Воспользовавшись мазью лишь один раз, юноша на неделю пропал из дворца. Обеспокоенная государыня отправила за ним нарочного, чтоб тот немедленно явился обратно. Видимо, Марфа Егоровна уже не упустила случая позлословить по поводу долгого отсутствия того, намекнув на какую–то заразную болезнь, полученную благодаря низменным страстям Бекетова. Когда тот приехал и прошел в покои императрицы, та несказанно удивилась, увидев его с черным платком, покрывающим лицо до самых глаз, и потребовала снять платок. Юноша повиновался, и… все присутствующие чуть не вскрикнули от ужаса и омерзения: все лицо его оказалось обезображено страшными гнойными прыщами и язвами. Государыня, сдерживая подступившую к горлу тошноту, лишь сделала слабый взмах рукой, давая понять, чтоб он удалился. Никита Бекетов зарыдал, упал на колени, и гвардейцам пришлось под руки выволакивать неудавшегося фаворита вон из дворца. С тех пор никто больше ничего не слышал о нем. Да и сам канцлер без сожаления вычеркнул несчастного из памяти, понимая, что простота иной раз оказывается хуже воровства. Так он стал еще на одну ступень дальше от трона, не сумев ничего противопоставить более удачливым и ловким противникам.

А тут еще донесли ему о тайной, без его ведома, поездке вице–канцлера Михаила Илларионовича Воронцова во Францию, о чем тот даже не соблаговолил ему доложить. Затем стало известно о встречах Воронцова с какими–то подозрительными особами, прибывшими из Парижа. Видать, успел подзабыть граф, как в свое время Бестужев помог ему уйти с поста канцлерского, вызнав за ним мелкие грешки и сношения с враждебными России государствами, а вследствие того, и неразумную политику. Подзабыл, граф, подзабыл, тогда и напомнить не грех.

Собственно, чего все они нашли в этой Франции? Алексей Петрович, будучи еще в юных летах и путешествуя по европейским столицам с покойным ныне отцом и старшим братом Михаилом, насмотрелся на не умеющих держать слово легкомысленных французиков, заносчивых и обидчивых не в меру. За то они и биты бывали не раз в больших и малых сражениях. Недаром где можно выставляют и рисуют они своего галльского петуха, который вполне соответствует их нраву забияк и выскочек.

Да и императрица раскусила в свое время тщеславность и лицемерие бывшего французского медика, Лестока, что в нужный момент, во время восшествия ее на престол, оказался едва ли не самым близким ей человеком. Надо полагать, французский король Людовик вместе с госпожой Помпадур (вот где сплетены все тайны запутанного клубка политики версальского двора) от радости до потолка подпрыгивали, узнав о близости своего подданного к русской государыне. Но это нисколько не помешало им игнорировать Елизавету Петровну как законную дочь Петра Великого на российском престоле. Следуя хорошему тону и манерам, коими столь гордятся заносчивые французские дипломаты и министры, им следовало в своих грамотах именовать государыню "Ее Императорским величеством", а не "государыней", что дерзостно они позволяли себе допускать на протяжении последних лет. И лишь недавно, — может, в том и кроется причина поездки вице–канцлера Воронцова во Францию, — наконец–то пришла грамота с известием о появлении на свет наследника престола, герцога Бургонского, в которой уже стояло достойное российской государыни обращение: "Ваше Императорское величество…"

Алексей Петрович столь расчувствовался от данного факта, что не преминул пригласить к себе австрийского посланника Претлака, который к тому же входил в число его друзей, и зачитал тому вслух послание Людовика, радостно потирая при том сухие, вечно мерзнущие руки.

— Каково, дорогой друг? — вопрошал он, наблюдая как сморщив лоб через

очки в стальной оправе бегло просматривает тот послание. — Мы рады за французского короля и его госпожу, — отложил он грамоту на маленький столик, стоявший подле него.

— Какую госпожу вы изволите иметь в виду? — хитро спросил его Бестужев. — Законную королеву французскую или госпожу маркизу Жанну Помпадур, являющуюся некоронованной королевой?

— Думается, они обе рады тому, — не стал развивать мысль канцлера осторожный во всем, что касается политики, австрийский посланник.

— Отчего вы так думаете? — удивленно поднял бровь кверху Бестужев, по привычке нахохлившись, втянул в плечи свою и без того короткую шею.

— Наследник, как вы сами понимаете, граф, есть постоянство правящей фамилии. А пока у власти Людовик, маркиза продолжает оставаться важной птицей при версальском дворе.

— Доносили мне, что у короля французского чуть ли не дюжина незаконных наследников, — полувопросительно продолжил интересную для него беседу канцлер.

— Вздор, — взмахнул тонкой рукой Претлак, — маркиза не так глупа, чтоб позволять королю иметь незаконных наследников.

— Нельзя требовать от женщины того, чем ее Господь обделил, — хмыкнул Алексей Петрович и тут же прикусил язык вслед за колким замечанием своего собеседника.

— Женщины бывают разные… Иные и государствами управляют… Не так ли, ваша светлость?