Обреченный странник
Шрифт:
— Я матушке–императрице прошение подавал!
— И что с того? Мы ее распоряжение выполнили, произвели пробы, а результаты самые плачевные — серебром в вашей руде и не пахнет. Потому нами теперь решено провести следствие по делу о преднамеренном введении в заблуждение нашей коллегии. Посему попрошу отвечать на вопросы четко и по существу.
— Что еще за следствие? — словно не понимая, что ему говорят, повел головой по сторонам Зубарев. — В чем вина моя?
— Это мы и желаем выяснить. Так кто направил вас в башкирские земли для сбора пустой породы? Вы слышите меня? — повторил вопрос статский советник, чуть прищелкивая сухими желтоватыми
— Не глухой, поди, слышу. Только отвечать не желаю.
— Тогда придется передать дело полицмейстеру, поскольку вы не хотите откровенно рассказать все. Вы этого желаете? — осведомился Шлезинг. — Нам недолго передать вас в руки полиции. Эй, человек, — позвонил он в колокольчик.
— Меня?! В полицию?! За что?! По какому праву?! — вскричал Иван и шагнул к столу, сжав кулаки.
— Отвечайте на наши вопросы, а то…
— А то что? Думаешь, напугаешь меня своими немецкими штучками? — Иван перегнулся через стол и попытался ухватить за грудь ненавистного ему советника, но тот отстранился назад, вдавив туловище в спинку кресла. — На, получай, гадина! — и с этими словами Иван ухватил бронзовую чернильницу с орлом на крышке и запустил ею в побледневшего немца. Брызнули чернила, советник истошно заорал, схватившись за лицо, на Зубарева набросились лысый служитель и растерявшийся Петр Карлович, пытаясь оттащить его от стола. Но Иван легко стряхнул их с себя и врезал кулаком в лицо бергпробиреру, который вызывал в нем мерзостное отвращение своими вкрадчивыми манерами и угодничеством. Тот тихо взвизгнул и рухнул во весь рост на пол. Петр Карлович в ужасе смотрел на все происходящее, широко открыв рот, и мелкими шажками засеменил к двери, в коридор. В кабинет тут же заскочили невесть откуда взявшиеся два солдата с ружьями, видно, советник, или успел послать за ними заранее, или вызвал кто другой, но их появление весьма удивило Зубарева. Один из солдат без лишних слов саданул его в грудь прикладом, а когда он согнулся от боли пополам, добавил и по загривку.
— В участок его ведите! В участок! — выл со своего места Шлезинг. Пусть ему там плетей всыплют, на дыбу подвесят. Я тебя в Сибирь, на каторгу упеку!
Разогнувшись, Иван поглядел на него и, несмотря на боль, чуть не прыснул со смеху: лицо советника было все залито чернилами, кроме несуразного носа, из которого сочилась обильно кровь, которую он пытался унять, прикладывая ладонь. Лысый бергпробирер лежал, распластавшись, на полу и слегка постанывал.
— Ага, долго теперича будете меня вспоминать, — уже без всякой злобы проговорил Иван, — ведите, ребята, Ивана Зубарева, куда положено, обратился к солдатам, — на вас обиды не держу, служба у вас собачья: на кого велено, на того и тявкай. Только я бы на вашем месте немцам этим в жизни бы служить не смог.
— Но–но, не балуй, — подтолкнул его усатый солдат, — айда вперед. Да не вздумай от нас сбежать, а то уговаривать не стану. Стрельну — и пиши пропало…
Ивана привели в полицейский участок, где закрыли в караульном помещении вместе с какими–то бродягами и иными подозрительными оборванцами. На допрос вызвали лишь на следующий день, подробно все записали и перевели из участка в центральный острог, в темный полуподвал, где в тот же вечер кузнец прочно заковал его в ножные кандалы.
Лежа на соломе, Иван соображал, как можно выбраться отсюда, и решил, что без посторонней помощи ему это будет не под силу. Вспомнил о братьях Корнильевых, что не раз выручали, о поручике Кураеве, о графе Гендрикове, с
— В кости играть с нами станешь? — окликнул Зубарева угрюмого вида детина, заросший бородой до самых глаз.
— На что играть станем? — откликнулся Иван.
— Само собой, на интерес, — ответил, хмыкнув, тот. — У тебя деньги есть?
— Откуда? — соврал Иван, хотя деньги у него были припрятаны, зашитые в подкладку кафтана. В участке его особо не обыскивали, а потому он надеялся с помощью денег передать весточку на волю тому же Кураеву, если выпадет такой случай. — Нет денег.
— Тогда из одежи что–нибудь ставь. Вон шапка у тебя, кушак есть, предложил детина.
— Как тебя звать? — поинтересовался Иван, кидая перед собой лисью шапку, что мать справила ему всего лишь год назад.
— Вавила, — отозвался тот, ощупывая шапку. — А тебя? Будь по–твоему, Ванюша, — сунул он руку за пазуху, когда Зубарев назвал свое имя, — ставлю против твоей шапки шмат сала, — и плюхнул на солому увесистый кусок сала. Согласен?
— Как же я без шапки буду, коль проиграю вдруг? — поцарапал в затылке Иван под дружный смех сидевших вокруг других арестантов.
— Как раньше жил, так и дальше станешь, — отвечали ему.
— А может, сало у Вавилы выиграешь. Тогда и с шапкой будешь, и сальцем нас угостишь.
— Так будешь играть али как? — Вавила уже держал в руках деревянный стаканчик и потряхивал им, прислушиваясь, как погромыхивают внутри игральные кости.
— Давай, мечи, — хлопнул в ладоши Иван. — Где наша не пропадала!
Вавила выкинул кости, сосчитал, протянул стаканчик Зубареву. Тот долго тряс им, кинул на солому. Выходило на два очка больше, чем у его противника.
— До трех раз играем! — закричал Вавила.
— Шалишь, браток, мы так не сговаривались. Мое сало, — пододвинул он к себе шмат.
— Новичок выиграл, — зашумели вокруг них. — Дашь попробовать?
— Играем еще? — предложил Вавила почти просительно.
— Что ставишь? — поинтересовался Иван.
— Сапоги ставлю! — крикнул тот. — Другого боле ничего нет.
— Босым много не находишь, Вавила. И на работу не возьмут, — заголосили окружившие их плотным кольцом арестанты.
— На этот раз непременно выиграю, — упрямо затряс патлатой головой тот. Кидай ты первым.
Иван кинул, за ним Вавила… И опять Зубарев выиграл. Он неторопливо взял сапоги, подержал их некоторое время в руках, потом кинул обратно на солому, снисходительно улыбнулся:
— Возьми себе, а то обморозишься еще, помрешь.
— Не по закону так, — возразил тощий косоглазый арестант. — Ты, паря, наших правил не знаешь, а потому по–своему не вороти. Коль проиграл чего в кости или в карты, то обратно принимать нельзя, хоть и вернут тебе добром. Если ты пожелаешь, то Вавила должен выкупить сапоги у тебя.
— Как же он выкупит, когда у него денег все одно нет? — удивился Иван.
— Пущай песню споет али тебе прислуживает, как господину своему, цельный день. Тогда вы в расчете будете.
— Не умею я песен петь, — угрюмо отозвался Вавила.
— Тогда служи ему, — подсказал все тот же косоглазый.
— Это как?
— Обыкновенно: чего он тебе ни прикажет, то все и выполняй.
— Соглашайся, — подмигнув, шепнул ему Иван, — пущай по–ихнему будет.
— Согласен я, — ни на кого не глядя, отозвался Вавила.