Обреченный
Шрифт:
За время моего пребывания в тюрьме я стал мысленно уважать зельевара. И понимал, что хотел бы быть похожим на него. Но куда мне теперь? Я нинакого не буду похож. Я просто мертвый ребенок, так меня назвали в газете? Даже надгробие рядом с родителями установили. С подписью: «Он жил за мир и умер за свободу». Это было, как насмешка. Лорд долго смеялся над этим.
Он любил проникать в мое сознание и делать мое пребывание в тюрьме более невыносимым. Самым смешным стало то, что он стал Министром Магии. Дамблдор ничего не смог сделать с этим. Хотя старик так и остался на всех своих постах, поедая свои дурацкие сладости.
Так что жизнь моя, которая и так была невыносимой, периодически превышала все допустимые пределы отвратительности. Мой разум умирал, тело становилось все более слабым. Но вдруг я услышал открывающийся замок. Я поднял голову в сторону входа. Странно, охранник. Решил убить?
— Ты официально признан мертвым и оправдан посмертно. Мы не можем тебя отпустить, сам понимаешь. Нам приказали вообще не приходить к тебе, но мы не изверги. Ты же все еще ребенок. Мой пацан почти такого же возраста. В общем, я принес тебе новую одежду, одеяло и матрац. И еда будет получше. Это все, чем мы можем помочь.
Я встрепенулся и хрипло спросил его. Да, даже пение не давало мне достаточной тренировки для речи. Я отвык нормально говорить:
— А ошейник? Вы сможете снять его? Мне от него слишком плохо.
Он помолчал, а потом уверенно шагнул ко мне, взмахнув палочкой. Шея моя освободилась, и я почувствовал странное облегчение.
— Магия не скоро вернется. Может у тебя что-то и получится, Поттер. Если сбежишь, мы никому не скажем, пока нас не спросят, но сам я не отпущу тебя. И дверь открывать не буду. Планируй все сам. Моя помощь на этом заканчивается.
Я кивнул, и он вышел, забрав мою гнилую подстилку и заменив ее новым матрацем, подушкой и одеялом. Одежда лежала сверху этого великолепия. Послышался стук двери и щелчок замка. Что ж, это лучшее, на что я мог рассчитывать. Я обмылся в углу камеры, где был туалет и сток, и переоделся в новую робу. Послышался щелчок и на полу появился поднос. Свежий хлеб, мясо, пара фруктов и пирог. Очень щедро. Рядом была бутылка сока. Почти как на курорте. Я с удовольствием все съел и поставил поднос на обычное место. Я с улыбкой лег на матрац, ожидая появления Дементоров. У меня появились эмоции для их пропитания. Чертовы твари.
Вскоре они появились, вернув мне мое привычное безразличие, и я со вздохом укрылся, засыпая. Впервые за очень долгое время согреваясь. Хотя может это и плохо, умирать буду дольше. В счастливый конец я совсем не верил.
Ночью, после повторного посещения стражей Азкабана мне стало плохо. Я понял, что ко мне окончательно возвращается моя магия, и она буквально раздавливала меня, разрывала от своего напора. Я никогда не думал, что ее во мне так много. Это было очень больно. И в итоге я понял, что могу наколдовать слабый огонек люмоса на указательном пальце. Но это стоило мне обморока и истощения. Я даже встать не смог после этого. Пришлось заставить себя, чтобы поесть.
Может я и думал о смерти, как о близком и долгожданном госте, но убивать себя самостоятельно не собирался. Ночью мой разум опять навестил Волдеморт. Он сжег Нору и убил старшее поколение семьи. Младшие были в Хогвартсе, а другие сыновья не жили с родителями. Часы застыли, утратив магию Молли, видимо
Том часто пытался побеседовать со мной мысленно, но я всегда молчал. Он думал, что было бы забавно перетянуть меня на свою сторону и выставить меня против нового избранного. О нет, Темный Лорд понимал, что именно я Герой, а не тюфяк Долгопупс. Так что он продолжал ломать мое сознание и погружать мой разум в еще большее безумие.
Я терял сам себя. Но теперь я чувствовал тепло. Это давало мне нитку для продления своей агонии. Я никогда не встану за спиной того, кто отнял у меня все. Поэтому ни Дамблдор, ни Темный Лорд не получат меня. Они потеряли такие возможности уже давно. По крайней мере, я так думаю, что давно.
И вот, Лорд на посту Министра уже год, продвигает новые законы, Дамблдор спокойно продолжает внушать свои идеалы школьникам, а я гнию в Азкабане. Жизнь прекрасна, что тут говорить?
Значит по прикидкам, я здесь уже три года. И мне должно быть уже восемнадцать лет. На лице стали расти волосы, что мне не особо нравилось и мои охранники однажды вместе с едой отправили мне опасную бритву. Убивать себя я не буду, но избавиться от нежелательной растительности был не против. Так же я срезал ужасные колтуны, оставив неровные пряди, чуть ниже плеч. В память о крестном. Он носил похожую прическу. Зеркала, хвала Мерлину, в камере не было, так что я не знал, как выгляжу. Хотя мое тело было не особо впечатляющим. Я, конечно, неплохо питался, но видимо от эмоционального истощения я терял слишком много энергии и от этого был довольно костлявым.
Я часто стал терять связь с реальностью и прояснения бывали все реже. В эти времена я пытался воспроизводить заклинания. Пока получилось только создавать люмос и левитировать подушку. На большее сил просто не хватало. В дни прояснения я еще пытался выполнять некоторые упражнения, чтобы мое тело не стало совсем неподвижным. Почти все давалось мне с трудом, да и кашель с кровью мне очень мешал жить.
Я был таким жалким. Но магия была снова при мне и я не чувствовал прошлой опустошённости. Но и безразличие не ушло от меня. Я был обречен. Я прекрасно понимал это. Как и то, что меня сломали. Выкинули. Как ненужную игрушку. Как игрушечных солдатиков Дадли, которых я потом тайком собрал из мусора и перенес в свой чулан, играя в них, пока никто не видит. Обычно я это делал глубокой ночью.
Мои мысли становились слишком хаотичными. Я вспоминал слишком глупые моменты своей жизни, иногда размышлял вслух о каком-то эпизоде. Вспоминал книги, которые читал в запретной секции. Но эти знания ничего мне не давали. Пока я научусь чему-то полезному без палочки, я уже либо буду старцем, либо умру не дожив до этого дня. Хотя второе в моем случае предпочтительнее.
Я слишком устал. Мерлин, избавь меня от этой жизни.
Я никогда не верил в высшие силы и не молился. Считал глупостью, когда Дурсли ходили в церковь и радовался, что они не брали меня с собой. Но теперь я был готов помолиться. Правда лишь для того, чтобы умереть побыстрее.