Обречены на подвиг. Книга первая

Григорьев Валерий Васильевич

– Наверняка сегодня полетов не будет. Есть информация, что на Дальнем Востоке в Японию улетел летчик на МиГе-двадцать пятом. – И, немного помедлив, добавил:

– «Голос Америки» передал.

Я про себя подумал:

– Как же так? Заместитель командира полка слушает «Голос Америки» да еще и не боится об этом говорить. Мишу Штилермана выгнали за правду, а Прытков, по сути дела «убивший» двух летчиков, слушающий по ночам «вражьи» голоса, продолжает летать.

Конечно, сказал он это не от большого ума.

Несмотря на то, что впоследствии информация об угоне самолета подтвердилась, полеты нам не запретили.

Спустя некоторое время мы благополучно отстрелялись на полигоне.

На этот раз Лашку нам не дали, так как в этом не было смысла: полк по итогам года из-за катастрофы выше двойки не получит. Стреляли по обычным парашютным мишеням.

«Пуск разрешен!»

Мишень я увидел километров за шестьдесят, как только у нее открылся парашют. Обнаружить ее было проще простого: яркий огненный шар и бледный зигзагообразный дымный след не заметить было невозможно. К тому же ее было хорошо видно на экране бортового радиолокатора.

«Захватив» и опознав цель, я доложил, что готов к работе. С земли получил разрешение на пуск. Спокойно включил подготовку ракет и накал на их головки, дождался, когда пройдет команда «Пуск разрешен!» – и нажал спусковой крючок гашетки на ручке управления самолетом. Яркий ослепительный факел вырвался из-под крыла и с шумом ушел в сторону висящего вдалеке огненного шарика. Сопровождая взглядом уносящуюся ракету, я продолжал лететь тем же курсом до тех пор, пока не увидел растущий в размерах парашют. Поняв, что слишком увлекся, создал крен около девяноста градусов и стал энергично отворачивать от своей мишени. Взрыватель ракеты был установлен на «невзрыв», и она пронеслась мимо мишени, как болванка, не причинив ей никакого вреда. Теперь мишень неумолимо неслась на меня со скоростью моего самолета – тысячу километров в час. Я успел вспомнить, что нас предупреждали не сопровождать взглядом пущенную ракету и что два года назад в подобной ситуации на этом же полигоне погиб немецкий летчик. Не успев как следует испугаться, я отчетливо увидел висящую на длинных стропах мишень чуть левее моего самолета. По тому, что ничего не случилось, понял, что «пуля просвистела мимо». Доложив «Пуск одной!», я выключил прицел и все, что связано с вооружением.

Следом за мной летел Павлишин, через какой-то промежуток времени я услышал его не слишком довольный голос:

– Пуск двух ракет!

Легкое недовольство в голосе объяснялось просто: пуск двух ракет был небольшой, но все же ошибкой летчика. Спустя несколько секунд голос Сергея повеселел:

– Уточняю, пуск одной!

Не успел я порадоваться за однокашника, как тот же голос стал обреченным и упавшим:

– Ракеты не сошли.

Уже на земле Сергей рассказал: он был настолько возбужден, что когда нажал гашетку пуска, ему отчетливо показалось, будто сошли обе ракеты. И самолет тряхнуло, и шум сходящих ракет он словно бы услышал. Поэтому и был полностью уверен, что сошли обе ракеты, и, немного досадуя, доложил о пуске двух. Через какой-то промежуток времени, глянув на свое левое крыло, он увидел мирно висящую ракету, обрадовался, что она не ушла, и поспешил доложить об этом. Но когда он увидел и на правом крыле ракету, тут уж внутри у него все оборвалось.

Долго в полку над ним подтрунивали по этому поводу.

С кислородом шутки плохи

В один из летных дней мы едва не потеряли Славика Колпакова.

Вместе с Ермухановым они выполняли полет на, так называемый «подыгрыш», для ЗРВ (зенитно-ракетных войск). По-простому, имитировали с разных направлений «налет» на прикрываемый ЗРВ объект. У Ермухана высота должна быть пятнадцать тысяч метров, у Колпачка шестнадцать. Благо, что они были на одном канале радиосвязи,

что и спасло жизнь Славику. Обычно в таких случаях, когда два самолета несутся на встречу друг другу, и сходятся в одной точке, важно чтобы у них в момент расхождения была безопасная разница в высотах. Ермухан, при подготовке к полету, обязал Колпакова докладывать высоту через каждые тысячу метров. И вот они на заданном рубеже включают форсаж, разгоняются, и начинают набирать высоту. Колпачек, как и положено докладывает:

– Десять.

– Одиннадцать.

– Двенадцать.

– Тринадцать.

Потом связь с ним прерывается. Коля Ермуханов настойчиво его запрашивает, но он не отвечает

И вот через какой-то промежуток времени, в эфире раздается голос Колпачка:

– Форсаж включил, высота четыре.

– Пять.

– Шесть.

Ермухан, понимая, что что-то не так, дает ему команду:

– Задание прекратить, возвращаться на аэродром посадки.

Но до Славика почему-то команда не доходит, и он по прежднему докладывает:

– Семь.

– Восемь.

– Девять.

– Десять.

– Одиннадцать.

– Двенадцать.

И опять на какое-то время «пропадает из эфира.

Ермухан, не переставая, дает команды на прекращение задание.

По прошествии нескольких минут в наушниках вновь раздается голос Колпачка:

– Высота две с половиной, форсаж включил, в наборе.

– Три.

– Четыре.

– Пять…

Ермуханов безуспешно пытается докричаться до летчика.

Наконец он переходит на не формальный язык радиообмена, без позывного Колпакова:

– Слава, ты меня слышишь?

– Да, слышу!

– Высота?

– Шесть, в наборе.

– Отключи форсаж, и снижайся до высоты четыре тысячи.

– Понял, отключил, на снижении.

– Остаток?

– Полторы тысячи.

– Установи приборную скорость шестьсот километров, высоту четыре тысячи, следуй на аэродром посадки.

– Понял, выполняю.

Колпачок благополучно возвратился «домой», где его ждали, врачи, командиры, и целая группа технарей, что бы разобраться по горячим следам.

Но все стало понятно, когда заместитель командира полка по инженерно авиационной службе заглянул в кабину самолета. Он спросил у еще пристегнутого привязными ремнями летчика:

– Что случилось?

– Да, сам не пойму?

Подполковник посмотрел на шланг гермошлема, который валялся между ног незадачливого летчика.

– А шланг ГШ, почему не пристегнут?

– Как не пристегнут, – искренне удивился лейтенант.

С летчиком стало все понятно, но при нормальной работе самолетного оборудования, он не должен был потерять сознание, так как «высота в кабине» за счет наддува поддерживается не выше семи километров. Когда начали разбираться с техникой выяснилось, что сломалась «чашечка» предохранительного клапана, который «стравливает» излишек давления при наддуве. Таким образом, в кабине самолета фактически образовалась «дырка», связывающая ее с закабинным пространством, то есть произошла разгерметизация. Более того, за счет такого физического явления, как инжекция, воздух из кабины «высасывался», соответственно и давление в кабине было меньше, чем за бортом.

Славик, если бы он все делал, как положено, при полетах в стратосферу, должен был обнаружить разгерметизацию. Но мало того, что он шланг забыл подсоединить, он и «высоту в кабине» не контролировал. От списания его спасло то, что сознание он потерял ввиду физиологических особенностей нашего здорового человеческого организма. Не родились еще люди способные без чистого кислорода нормально жить на высоте четырнадцать километров. Сами врачи удивлялись, как это он на такую высоту умудрился забраться.