Обретение Родины
Шрифт:
— Капрал!
— Да, пришло наконец время…
Чонтош сдерживался с трудом. Но сил дослушать речи капрала до конца у него все же не хватило.
— Капрал! — воскликнул он. — По возвращении домой вам придется за такие речи отвечать перед судом!
— Когда мы вернемся домой, господин подполковник, судить будет венгерский народ. И притом по собственным законам.
Теперь уж и Сиртеш едва владел собой. Ноздри его раздувались, руки невольно сжимались в кулаки, голос охрип.
Чонтошу в конце концов удалось все же подавить готовую прорваться ярость. Он отлично понял, что
«Неужели в самом деле существуют люди — христиане, мадьяры, — которые всерьез верят, что Венгрия останется Венгрией даже в том случае, если господами и хозяевами в ней будут уже не помещики, епископы и банкиры, а крестьяне и рабочие, люди без роду и племени? Неужели они могут всерьез полагать, что, если нам, господам, придется уйти, мы так им и оставим страну в том самом виде, как она есть? Неужели они не понимают, что, уходя, мы истребим и уничтожим все и вся?»
Придя к подобным выводам, Чонтош почти совершении успокоился.
Он готов примириться с мыслью о самоуничтожении… Но с одним условием! Пусть вместе с ним погибнут и страна, и народ, и все!
Невыносимой казалась лишь одна-единственная мысль: когда его не станет, будут продолжать жить другие. Но не менее ужасной представлялась и возможность остаться существовать, не имея права жить так, как он жил до сих пор.
— Ладно, капрал, мы еще побеседуем с вами при случае. Ведь мы говорим на одном языке, венгерском, и, следовательно, рано или поздно поймем друг друга. Со мной можно договориться о чем угодно, даже о разделе земли Я никогда не возражал против того, чтобы отобрать землю у богатых евреев.
— Почему только у них, господин подполковник? А церковные имения, а графские поместья? Разве не от пота и крови мужицкой жиреют эти господа?
Чонтош попал в затруднительное положение. До сих пор вся политика сводилась для него к одному: «Бей жидов! Пинай валахов! Плюй на чехов! Держи в узде мужика! Первый человек в мире — Миклош Хорти! Армия Советского Союза — фактор несерьезный! У нее нет оружия, нет настоящих офицеров. Это сброд!..»
А тут какой-то наглый капралишка смеет разглагольствовать о характере землевладения и о разделе земли, да еще с таким ученым видом, будто знакомит школьников первой ступени с историей венгерских завоеваний. Гаркнуть бы на него: «Кру-гом! Марш!..» Но нет, не стоит, а то, упаси боже, этот проклятый капрал Сиртеш отшатнется от него окончательно.
«Тер-пе-ние, — уговаривал себя подполковник. — Тер-пе-ние. Всему свое время… Даст бог, на виселице этот наглец перестанет ссылаться на данные земельной статистики».
И подполковник Чонтош, который за последние десять лет ознакомился с одной-единственной книжкой, да и та была справочником охотника (если не считать, конечно, изданного в честь Хорти юбилейного альбома, который он поспешил приобрести), спросил вдруг Сиртеша, не поможет ли тот ему подобрать в лагерной библиотеке несколько книг, чтобы поглубже ознакомиться с вопросами, о которых так пылко дискутируют сейчас обитатели лагеря.
Библиотека
Чонтошу пришлось дожидаться, пока получат книги итальянский лейтенант и немецкий солдат. Как только очередь дошла до него, к нему поспешили оба библиотекаря-венгра — они впервые видели у себя в библиотеке офицера-гонведа столь высокого ранга.
Один из них, приземистый артиллерийский фельдфебель, сообщил Чонтошу, в какие часы работает библиотека. Другой, худощавый, солдат рабочего батальона, выложил перед подполковником на стол стопку книг и стал перечислять их названия: «История ВКП(б)», роман о Доже, сборник стихов Петефи, биография Ленина, «Что такое «новая Европа» Гитлера»…
— Рекомендую «Историю ВКП(б)», господин подполковник. Эта книга проясняет многие вопросы.
Чонтош взял предложенную книгу, хотя про себя заранее решил, что даже не заглянет в нее. Нет! Так низко он не падет.
Подполковник не собирался признаваться генералам, что, увы, находится в большом замешательстве. Ведь стоит им заподозрить, что он не знает, как поступить, и оба перестанут его уважать. Между тем использовать авторитет генералов ему было необходимо для осуществления своих планов.
Теперь большую часть времени подполковник проводил среди молодых офицеров. Говорил им о патриотизме, об офицерском чувстве долга, о презрении к предателям отечества. А еще внушал он им, что отечество всегда награждает тех, кто остался ему верен, и сметет, уничтожит изменников.
Год назад все эти уроки имели бы, несомненно, успех, но здесь, в лагере, и офицеры начали уже почитывать книги и размышлять. Правда, слушали они подполковника покорно — еще жила в них и давала себя знать прочно привитая военная дисциплина. Однако все чаще попадались в их среде и такие, которые не просто внимали Чонтошу, но задавали всякого рода каверзные вопросы.
Так, капитан Пал Гардони, бледный и впалощекий брюнет, у которого глубоко сидящие глаза пылали каким то странным огнем, напрямик спросил подполковника Чонтоша:
— Если бы интересы родины пришли в противоречие с существующим общественным порядком — прежде всего, с нынешним характером землевладения, — на чью в таком случае сторону встали бы вы сами, господин подполковник? На сторону тех, кто сражается за родину, или тех, кто желает спасти крупные помещичьи владения?
— Такого положения быть не может, господин капитан! — ответил Чонтош.