Обретение Родины
Шрифт:
— Ты прав, — согласился Сиртеш. — И все-таки не мешает хорошенько подумать, из кого будет состоять это большинство, что представляют собой люди, которых мы принимаем в свои ряды.
В восемь часов вечера — Шторм в таких случаях говорил «в двадцать ноль-ноль» — Раган вкатил коляску генерал-лейтенанта в палату, в десять минут девятого граф уже лежал в постели. В двадцать пятнадцать денщик принес ему ужин: кусок жареного мяса с молодой картошкой, двести граммов красного вина и два
Тем временем Енеи быстрым шагом расхаживал по двору. Без десяти девять он в свою очередь сел за ужин, покончив с которым попросил добавку, и очистил полную тарелку жареной картошки с изрядной порцией хлеба. Поужинав, он с четверть часа прогуливался на свежем воздухе, затем вымылся до пояса. Без четверти десять Енеи отправился спать. Разделся, шепотом прочитал молитву, натянул на голову одеяло и через пять минут уже храпел. В тот момент, когда Енеи входил в палату, Шторм усиленно посапывал, прикидываясь, что спит. Обычно в этот час так оно и было, но нынче его мучила бессонница. Стоило хоть на минуту закрыть глаза, и перед ним появлялся пестрый театр марионеток.
Тут были все привычные персонажи: и его высочество господин правитель, и графиня Белл с Габи Залаи, и его безвременно погибший итальянский друг, и мистер Грин, и, кроме них, еще несколько вовсе уж незнакомых дам и господ. Некоторые фигурки были облачены в военную форму — венгерскую, английскую, немецкую, итальянскую, французскую, а также в безумно яркие мундиры еще каких-то неведомых ему армий. Остальные господа носили фраки. Среди прочих был почему-то и он сам. Он, Шторм, тоже танцевал вместе со всеми. Вернее, это не был танец… Просто чья-то незримая рука дергала плясунов, приводя в движение какие-то почти невидимые веревочки.
Графиня Белл и Габи Залаи выделывали свои па весьма грациозно. Хорти прыгал, как старый козел… Сам же он, безногий Шторм, подскакивал на манер пьяного привидения.
— Уф! — стонал Шторм. — Нельзя мне наедаться на ночь…
Вконец измученный, долго ворочался он в ставшей вдруг чересчур жаркой постели.
«Скоро я стану таким же, как Раган, — подумал генерал-лейтенант. — А может, и еще более помешанным».
Заснул он только под утро.
2. Жребий брошен
Лето продержалось до середины августа. Восемь недель подряд сухой раскаленный воздух обжигал все вокруг. Небо сияло голубизной и казалось бесконечно далеким. Нигде ни облачка, ни пятнышка. Цветы, кусты и деревья повяли, листва поблекла.
Восемнадцатого августа с утра зарядил дождь и лил; не переставая в течение четырех с половиной часов. Начался он с грозы. Сверкнула молния, загремел гром, и после короткой небесной
Исполинская свинцовая туча, сплошь застилавшая небо, все ниже и ниже спускалась к земле. Когда гигантское облако, казалось, наползло на верхушки деревьев, откуда ни возьмись задул порывистый ветер и тихий дождик сменился бурным ливнем. С высоты обрушились ушаты ледяной воды. Наконец небосвод снова заголубел, только стал чуть бледнее, чем до бури. Солнечный диск словно увеличился в объеме, и края его как бы зарылись в облака. Солнце светило истомленно.
На следующий день начался листопад. Ветер подхватывал тронутые желтизной листья, швырял их ввысь и ронял обратно на землю.
— Я где-то читал, что сухие листья в России падают с деревьев, как свинец: никуда не отклоняясь, прямиком на землю, — заметил генерал-майор Енеи. — Черт бы побрал всех этих балбесов-писак! Чего только они не придумают!
— Возможно, писатели и не врут, — отозвал Шторм. — Может, русские листья действительно падали именно таким образом… в царские времена. Но эти большевики все переиначили. — И граф с любопытством, чуть насмешливо покосился на генерал-майора.
Енеи пробормотал что-то неразборчивое, повел плечами и тяжело вздохнул.
— Вот и дуче тоже свергли! — продолжал генерал-лейтенант.
— Меня это не удивляет, — ответил Енеи. — Муссолини никогда не был настоящим солдатом. Знаю по собственному опыту. Как-то на параде в Риме мне пришли продефилировать вместе с ним перед строем почетного караула. Это было ужасно! Ходить с ним в ногу совершенно немыслимо: то он делал чересчур длинный шаг, то совсем мелкий… Значит, и он провалился?..
— Да, — печально сказал Шторм. — С тех пор как я об этом узнал, вернее, даже немного раньше, я все думаю: вот и еще что-то кануло в вечность. Точно сказать, что именно, не могу, но знаю, чувствую — ушло… ушло безвозвратно…
Енеи промолчал. Он не любил старческих причитаний. А «старческими причитаниями» или «враждебными выпадами» он называл все, чего не понимал.
— С нетерпением жду Чонтоша! — перевел он разговор на другие рельсы.
— Подождем, — заметил генерал-лейтенант. — Важно, чтобы он добился успеха. Терпение — наше оружие.
Енеи хотелось спросить, кого подразумевает граф, говоря слово «наше», но воздержался, ибо давно усвоил правило, что иные вопросы вовсе не следует уточнять.
После того как Чонтош примкнул к тем, что не были склонны взирать безучастно на гибель Венгрии, ему было дано задание объехать лагеря, где по преимуществу находились гонведы и венгерские офицеры. Русское военное командование эту поездку разрешило и даже предоставило в распоряжение подполковника грузовую машину. Чонтоша сопровождали капитан Йожеф Тот и Мартон Ковач, а также гвардии капитан Давиденко с двумя красноармейцами.