Обретение счастья

Васильева Виктория

Она оглядывала комнату, пытаясь найти подходящую посудину. На шкафу стоял высокий, но достаточной ширины химический цилиндр. Алексей заметил его первым.

— А это — не подойдет?

— Замечательно, — она схватила посудину, вышла из комнаты и быстро наполнила цилиндр водой.

Алексей обрезал шипы, обломал листья в нижних частях стеблей и собирался было сунуть цветы в воду, когда Ольга отобрала у него букет и расставила розы по-своему, так, что ни один из бутонов не мешал другому и каждый стал смотреться, как единственный.

— У

тебя дичайший вкус. Зря, может быть, ты не пошла учиться на скульптора. Удивительно чувствуешь пространство.

— А ты посмотри, как переливается и искрится вода. А говорят — неживое вещество, — попыталась переубедить его Оля, но вдруг спросила: — Ты останешься со мной сегодня? Я одна. Света уже уехала домой в Липецк насовсем.

Света в течение нескольких лет была Ольгиной соседкой по комнате, но ночевала она в общежитии довольно редко, предпочитая вести иной образ жизни, что вполне устраивало обеих девушек.

Алексей вместо ответа привлек Олю к себе и стал покрывать поцелуями ее лицо и шею.

— Я так соскучился по тебе…

— И я…

— Ты не закроешь дверь? — его дыхание становилось порывистым.

— Нет, еще слишком рано.

— Тогда я поверну ключ.

Он снова взял ее на руки, а, подойдя к двери, опустил на мгновение, чтобы запереть дверь. Она подбежала к окну и задернула шторы. В комнате стало чуть-чуть интимнее.

— Какой длинный замок на твоем платье, — он расстегивал по сантиметру, целуя каждый ее позвонок.

— Шестьдесят пять сантиметров.

— Значит, я поцелую тебя шестьдесят пять раз, — его руки забрались через расщелину замка под платье и тихонько бродили по не стесненной лифчиком груди. — Я нащупал две мраморные горошины и хочу их поцеловать.

Платье больше не мешало его губам.

Влюбленные упали на кровать, на старую казенную подушку, которая всякого натерпелась за свою долгую общежитскую жизнь и теперь вдруг не выдержала натиска — лопнули по живому сразу и наволочка, и перник.

В комнату выпорхнула стая белых, палевых, пестрых перышек и пушинок и закружилась, затрепыхалась, заполнила собой пространство.

Влюбленные закашлялись и перестали целоваться. Пух пытался забиться в самые не предназначенные для него места. Перышки медленно опускались, потом снова поднимались, парили и падали, как теплый уютный снег.

Они стремились укрыть обнаженные тела влюбленных, словно кто-то неведомый задумал превратить их в птиц.

Невесомые и безобидные, пушинки сумели потушить страсть юных любовников и заставить их до вечера заниматься кропотливой «охотой», словно тот же неведомый пожелал Ольге и Алексею «ни пуха, ни пера».

Когда подушка была заштопана и «переодета» в новую крепкую наволочку, уже стемнело. Свет лампы отражался в еще влажном после уборки крашеном полу. Пух и перья вновь были пленены, если не считать нескольких пушинок, осевших на розах. Но Ольга только теперь заметила их и подумала, что такая седина даже к лицу благородным цветам.

Оля подошла к окну и

чуть-чуть раздвинула шторы. В пределах видимости невооруженным глазом находилось еще одно общежитие.

Сессия кончилась. Почти все студенты разъехались, и только в нескольких окнах горел свет.

Шторы, очевидно, были сданы коменданту, иным образом их отсутствие было объяснить невозможно. Во всех трех освещенных комнатах происходили весьма откровенные действия.

Алексей подошел к Оле, обнял ее за плечи и тоже замер от нахлынувшего инстинктивного интереса, который заставляет людей подсматривать в замочные скважины и читать чужие письма.

В каждой из комнат было по парочке. Ни одна из парочек, безусловно, не подозревала о существовании двух остальных. Но действия на всех трех кроватях были настолько синхронны и согласованны, что Ольге показалось, будто кто-то ставит большой эксперимент одновременно на трех приборах.

— Алексей, это же ужасно.

— Что именно? То, что мы подсматриваем? Они готовы к такому повороту событий, раз решили заняться любовью, не позаботившись о маскировке, — он явно был увлечен зрелищем.

— Нет, я не о том. Они ведь… Как муравьи в муравейнике. Все — одновременно. Кажется, перетасуй их, как колоду карт, и все будет точно так же. Я только сейчас понимаю, почему супруги изменяют друг другу… Потому что от этого ничего не меняется.

— Нет, от этого меняется все.

Он поцеловал ее в затылок, и она почувствовала, как огонь снова вошел в ее тело. Ольга закрыла глаза, чтобы не видеть тех, других, как ей казалось, безликих и ненастоящих. Она на ощупь плотно задернула шторы и повернулась лицом к Алексею.

Возбужденные зрелищем чужих страстей, они быстро освободились от одежды. И стали одиноки во Вселенной. Они еще не знали, что проживают последнюю из отпущенных их любви ночей…

Вскоре Захаров исчез, потом вернулся, потом снова исчез. И теперь одна во Вселенной была только Ольга, хрупкая и беззащитная. Во всяком случае, ощущавшая себя такой.

Их последняя встреча произошла как раз накануне гибели «Нахимова». Ольга не хотела о ней вспоминать.

Много лет ей снился Захаров. Он врывался в ее видения, как обжигающий ветер, и каждый раз поглощал ее единственным поцелуем, доводил до истомы, заставлял просыпаться в холодном поту и лежать до утра с открытыми глазами.

А еще ей часто снилась каюта на пароходе. Лестница, коридор, еще лестница, еще коридор… По лестницам и коридорам мгновенно поднималась вода, она прибывала и в каюте. Спящая Ольга подхватывалась, вдыхала соленую жидкость и захлебывалась. «Если кто-то находился в той каюте первого класса в момент катастрофы, то не смог спастись». — Ольга представляла неосвещенные лабиринты коридоров, заполненные людьми, давящими друг друга и по телам пытающимися пробиться к выходу.

Корабль погружался в ненасытную утробу морской пучины, делая кощунственным всякое воспоминание о радости, связанной с его существованием.