Обретенная любовь
Шрифт:
– Чем ты тут занят, насильник? Тебе дали ровно десять минут, – гаркает легавый.
Ублюдок! Если бы я был в состоянии, плюнул бы тебе в лицо! Он с пренебрежением рассматривает мое отражение в зеркале.
– Закругляйся скорее, тебе еще на рентген идти, а мне некогда тут с тобой прохлаждаться!
Твоя работа, кретин, подобно голодному псу, следовать за мной повсюду. Так что времени прохлаждаться со мной у тебя навалом.
Меня быстро усаживают в инвалидное кресло (я мог бы и сам справиться,
Глава 4
Я отодвигаю тарелку: мой аппетит окончательно испорчен. Чувствую, как мама сверлит взглядом мою спину. Я даже не смотрю на нее, но уже знаю, что в этом взгляде: боль, слезы и беспокойство, с которыми я ничего не могу поделать.
– Ты ничего не съела, – произносит она тихо.
– Я не голодна.
Она вздыхает, но не настаивает. После утреннего срыва мама выглядит опустошенной, и я виню в этом себя. Должно быть, я проспала час или два, ведь день, кажется, уже начал клониться к вечеру. А со мной все так же ничего не происходит.
Мама забирает мою тарелку и отставляет подальше. Через мгновение раздается негромкий стук в дверь, и она встает, чтобы ее открыть.
– Смотрите, кого я привел, – говорит отец.
Чев с широкой улыбкой вбегает в комнату и бросается ко мне.
– Елена! Представляешь, я ел французские сэндвичи у тети! У нее даже хлеб не такой, как у нас, и…
– Чев, потише. Не забывай: твоей сестре нездоровится. Не кричи так громко, – просит мама.
– Ой, прости. И еще, я сам сделал настоящий майонез, из яиц… – продолжает он уже шепотом.
Я улыбаюсь, а он продолжает висеть на моей шее. Мне так тебя не хватало, малыш… От одной этой мысли на глаза наворачиваются слезы.
– А чем ты больна? – спрашивает он.
– Она просто больна, – вмешивается отец, пытаясь пресечь бесконечные вопросы моего младшего брата.
Чеви и этого достаточно. Он спрыгивает с кровати и идет к окну, не прекращая болтать. Родители внимательно за мной наблюдают, пытаясь прочесть что-то новое в моем взгляде. Не знаю, чего они ожидают от меня, но это неприятно, так что я отворачиваюсь.
– Ты… Я подумала, можно немного прогуляться по больничному двору. Погода хорошая, а Чеви столько всего хотел тебе рассказать, – нерешительно предлагает мама.
Дьявол! Я сглатываю. Прогуляться? Нет уж, ни за что! Там наверняка полно народу.
– Что-то мне не хочется, – цежу я сквозь зубы, отводя взгляд.
– Ладно, ничего страшного. Мы выйдем сами, а ты немного отдохни. Мы вернемся позже, – говорит отец.
Спустя две минуты в комнате воцаряется тишина и спокойствие. Я кутаюсь в одеяло, но никак не могу сомкнуть глаз. Я не чувствую усталости. Меня уничтожили морально, а это не излечить обычным сном. Мои мысли блуждают и, наконец, оседают в воспоминаниях.
Это правда: у меня не
Я вхожу в кухню. У мамы странное выражение лица, хотя обычно она всегда улыбается. Надеюсь, у нее не случилось рецидива после рака. Сейчас у нее ремиссия, и я больше никогда не хочу видеть ее такой слабой, какой она была в самый критический момент. Она, наконец, меня замечает.
– Как дела? – спрашиваю я с волнением.
– Твой отец вне себя, – запросто отвечает она.
Слава богу! Значит, в ближайшем будущем кризисов не предвидится. Отец расстроен? Придумал бы что-нибудь новенькое, в конце концов! Он, конечно же, будет надрываться из-за какой-нибудь ерунды, а я не найду в себе сил сохранять спокойствие.
– У вас с Тигом есть минут пятнадцать. Наказание будет суровым.
У нас с Тигом? На этой неделе мы не пропустили ни одного занятия. Что он там себе еще придумал?
– Наказание? Мы же не Чеви, позволь напомнить! И потом, мы ничего не сделали.
Она пристально смотрит на меня. Я останавливаюсь у холодильника. Я хочу есть. Этим утром все иначе, все изменилось благодаря Тигу. Не могу с уверенностью сказать, что я теперь другая, но такое ощущение, что я сильнее, чем когда-либо. И это случилось только благодаря ему.
– Ничего не сделали? Ты уверена? – спрашивает мама, улыбаясь краешком рта.
Я замираю. Черт, надеюсь, она не имеет в виду…
– Если тебе нужно с кем-то поговорить… или ищешь совета, ты всегда знаешь, где меня найти, дорогая. Вне зависимости от того, что там себе думает твой отец! Ты взрослеешь, невозможно все время ограничивать себя… И, если ты хочешь, ну, я не знаю, выпить какие-нибудь таблетки, отправь мне сообщение, – добавляет она шепотом.
Так, ее поведение, мягко говоря, очень странное. Неужели она что-то знает? Как такое возможно? Мы с Тигом всегда так осторожны. Не может быть.
– Елена! – кричит отец.
Я хмурюсь, когда он врывается в кухню. Он и в самом деле в бешенстве.
– Ты можешь мне объяснить, что это такое? – Он трясет передо мной трусами Тига.
Точно, он был в них, когда заходил в мою комнату вчера ночью. Должно быть, мы забыли их на полу у кровати. О, черт меня побери! И, кстати, трясти ими над столом с завтраком омерзительно!
Я чувствую, как по телу поднимается жар, от стыда даже дышать тяжело. Думаю, мое лицо сейчас все пунцовое, словно его только что достали из печи. Елена, ты труп. Ты должна срочно придумать объяснение, если не хочешь, чтобы Тиган сыграл в ящик.