Обручённые Хаосом

Гринберг Александра

Между прочим, в теории я правда могу такое провернуть. Пространственная магия восхитительна.

А парни все как один не любят угроз своим драгоценным причиндалам: вот и этот болезненно поморщился. Но затем одарил меня очередной наглой ухмылочкой.

– Ну-ну, злючка, пригладь шёрстку. Ты ведь тоже хочешь, я ж чую…

Если я чего и хочу, то отвязаться от кретина без лишнего шума. Но вот беда – меташокер остался в комнате, а вырубить здоровенного альфача без подручных средств я просто не сумею. Вот блин. Надо было угробить детство в боксёрской секции, а

не в балетной школе!

– Оставь её в покое, мишутка, – знакомый голос, раздавшийся за спиной Лэнса, принёс одновременно облегчение и беспокойство. – Не то будешь иметь дело со мной.

– О, я весь трепещу! – издевательски пропел мой придурочный родич, даже не потрудившись убрать лапы и оглянуться. – Шёл бы ты погулять, малыш…

– Шёл бы ты погулять.

И ведь Лэнс действительно пошёл. Дёрнулся, отпрянул от меня, точно получив по лицу наотмашь, и медленно принялся пятиться.

– Что ты, блядь, такое? – тихо прошипел он. Ужас и ярость смешались на его лице, заставляя меня злорадно улыбнуться. Видит Хаос, мой Оливер – самый лучший друг на свете.

– Дай боги тебе никогда не узнать, – холодно проговорил он, сверкнув глазами не хуже любого оборотня. – Ведь до утра ты в таком случае не доживёшь. Клянусь Тьмой.

Это был вызов, который Лэнс определённо хотел принять. Хотел. Но побоялся. Буркнув что-то про клятых колдунов с их балаганными трюками, он напоследок одарил меня многообещающим взглядом – мол, мы с тобой не закончили, дорогуша, – но затем всё-таки избавил нас от своего общества.

– Спасибо, – пробормотала я, легонько стиснув плечо друга, – но не стоило так, Олли… Мало, что ли, про магов дурных историй гуляет? Случись с придурком что, на тебя первым и подумают.

– Может, даже и угадают. Неужели все альфы такие ублюдки? – Олли продолжал хмуро смотреть на дверной проём. – Кроме твоего отца, конечно. Он отличный мужик.

– Других таких, как мой папа, в природе не существует, – фыркнула я убеждённо. – И да, они почти все вот такие… Это одна из причин, по которым я не сильно рвалась обратно в Греймор.

– Ну, полагаю, поворачивать уже немного поздно, – он вздохнул и чуть неловко заправил мне за ухо прядь волос. – И вообще – поздно. Иди спать, Джинни, ты наверняка ужасно устала.

– А ты?

– А я весь день бездельничал. Немного прогуляюсь и приду.

Стремление друга к ночным прогулкам мне не внове: сама я далеко не жаворонок, но он та ещё полуночная сова. Прямо как моя мама. Каждый раз, когда Олли приезжал к нам на каникулы, они с ней непременно засиживались допоздна, а поутру ненавидели весь мир и особенно папу – тот нещадно изводил их дурацкими шуточками и жалобами. Мол, только придремлешь на каких-то десять часиков, а всякие молодые нахалы уже норовят увести любимую жену…

Однако же я успела вдоволь наполоскаться в ванной, чуток всплакнуть в подушку и даже уснуть, прежде чем возвращение друга разбудило меня.

– Скольк’ вр-мя? – кое-как промямлила, приподнявшись ему навстречу. Однако меня тут же заботливо уложили обратно.

– Начало четвёртого.

Прости, мне что-то совсем не спалось.

– Небось опять носился по темноте со своей любимой игрушкой?

– И сделал много отличных фотографий! – горячо заверили меня. – Ладно, я в душ и спать. Как насчёт подняться пораньше и убраться подальше от твоего мудаковатого родича?

– Сугубо положительно!

И, уже провалившись обратно в сладкую дрёму, краешком сознания подивилась: кажется, мой друг впервые по доброй воле согласился на раннюю побудку. Настолько впечатлился общением с альфа-мудаком?

А, неважно. Завтра спрошу.

Глава 3

Годами сбрасываемая соснами хвоя мягко пружинит под лапами. Словно идешь по огромному ковру, на котором чего только нет. Совсем молодая поросль, которой ещё предстоит найти путь наверх; грибы, выросшие после недавнего дождя; скрытые от глаз норы всякого мелкого лесного зверья. А позади осталась расчудесная полянка с клубникой, сладкой настолько, что варить из неё варенье – сущее кощунство. Да и не из чего уже – на полянке я задержался на добрых полчаса и до сих пор чуял под носом сладкий ягодный запах.

Порой кажется, я знаю в этих лесах каждую иголку, каждый камень и ветку. Или впрямь знаю? Родился-то тут. Не в лесу, конечно, а в Таненгреве, что остался ниже. Но на свою первую охоту пошел, когда мне исполнилось пять. Мама и Дар тогда задрали лося, крупного и с такими развесистыми рогами, что порошка из них шаманке племени хватило на целый год… Помню, что плакал и очень жалел несчастного сохатого. Ровно до тех пор, пока жилистое мясо не попало в рот. Вместе с тёплой кровью, согревшей внутренности.

А потом я научился охотиться сам и понял, в чём прелесть быть хищником. Нет ничего лучше погони. Запах страха, адреналин, шум ветра в ушах; болящие от долго бега лапы, если жертва вдруг оказалась чересчур проворной.

Кабан всё ещё дёргался, хотя глотку я ему перегрыз с первого же удара. Не так чтобы удачно – внушительный клык пробил плечо. Пройдёт через пару часов, однако приятного мало. Кабану, впрочем, повезло ещё меньше: быть ему обедом на моём столе. Попрошу бабушку запечь с клюквой и мёдом. Можно было бы сожрать его прямо тут, пока кровь ещё теплая, но человечья половина слегка против – ей тоже охота полакомиться свежаком. Однако люди-то сырое мясо едят только в исключительных случаях. В дорогущих ресторанах с отвратительно пафосными поварами, который любую бурду непременно называет высокой кухней.

Бывал я в таких, не один раз и даже не два. Особо не проникся. Мы, оборотни, народ консервативный и всяким тартарам размером с воробьиное гнездо предпочитаем здоровенную оленью (ну, или вот кабанью) ногу, едва взятую углями.

В ногу я и вцепился, в миллионный раз пожалев, что не уродился тигром, как Изара и… прочая моя кошачья родня. У них и пасть побольше, и клыки внушительнее; всё удобнее волочь законную добычу через лес. Человеком ещё лучше, но царапать пятки о хвою – сомнительное удовольствие.