Обручённые небесами
Шрифт:
– Что ты чувствуешь к ней? Она ангел, не правда ли? – злорадно посмеиваясь, начал разговор Чёрный князь и подлил масла в огонь. – И всё-таки Марго…. Скажи толком, чем она нехороша. Ну же, скажи! Не можешь. Ибо нет в ней, ни единого изъяна, ибо плоть твоя от одного лишь её имени….
– Per rectum1! – перебив отца, яростно выкрикнул Нестор.
– Браво! – ничуть не удивившись, хладнокровно усмехнулся Виссарион. – Какая ненависть, какая беспощадность в глазах! Я мечтал воспитать тебя таким и воспитал, вопреки
– Не смейте трогать её! – яростно выпалил Нестор. – Если хотя бы волос упадёт с её головы, я забуду о том, что вы мой отец!
– Не в том ты возрасте уже, чтобы по локонам с ума сходить да по щёчкам нежным, – злобно усмехнулся Виссарион, и его рука грубо откинула волосы с моей груди и сдёрнула с меня покрывало. – Что особенного здесь, скажи мне?! Чернявая, худющая, точно цыганка-голодранка! Будто пёс дворовый, на кости бросаешься. Вот эти стройные ножки – пожалуй, единственное, что в ней действительно хорошо!
– У меня есть к вам одна просьба, отец.
– Какая же?
– Я не сплю ночами, думая о ней, вспоминая её нежный стан, её изящные плечи и длинные тонкие руки….
– Меня сейчас стошнит! – с омерзением перебил Виссарион. – Что тебе надо? Говори прямо!
– Она очень слаба. Наверняка скоро уйдёт из жизни. Но пока прекрасное тело её живо, не поздно исполнить то, о чём я так мечтал, – томным голосом произнёс Нестор, и горький комок унижения и глубокого разочарования застрял в моём пересохшем горле. – Сорвать сей увядающий цветок....
Громкий раскатистый смех Чёрного князя заставил содрогнуться стены усадьбы. Моё растоптанное сердце сжалось в маленький комок. Я не могла поверить, что мой любимый намеревается совершить такой низкий поступок.
– К чему сия иносказательность? – продолжая давиться дьявольским хохотом, восклицал Виссарион. – «Сорвать увядающий цветок!» Так и сказал бы: «Я желаю её»! Теперь я всё понял! А то уж и впрямь почти поверил, что ты влюбился в эту дохленькую голодранку. Двери будут заперты на ключ, так что делай то, что задумал.
– Благодарю, отец, – последовал какой-то слишком сдержанный ответ Нестора, и тут я догадалась, что он мастерски обвёл Виссариона вокруг пальца.
– Брось благодарить за пустяки.
– Но я со всем почтением, отец….
– Почтенье – цепь стальная, и рабы лишь приковывают себя ею! Цепь ржавеет и травит их ржавчиной всю их жалкую жизнь, однако ни единый раб не в силах её сбросить. Ума они все лишены. Всё мерещится им за работой, что не цепь их тяжёлая звенит, а блестящие монеты в хозяйских ладонях. Ты слишком вежлив, мягок и робок. Тебе двадцать лет! Пора становиться грубее и решительнее. Захотел – бери, пользуйся, и дело с концом! – с усмешкой сказал на прощание Виссарион, и в замочной скважине дверей, захлопнувшихся с тяжёлым грохотом, несколько раз повернулся ключ.
Осознание
– Не открывай глаза, береги силы. Я знаю, что ты слышишь меня. Мне пришлось солгать отцу. Юля, я никогда не причиню тебе зла! Тебе нужно выпить воды. Хотя бы немного, полстакана, – он приподнял мою голову, и я почувствовала прикосновение к губам прохладного стекла.
Я сделала несколько жадных глотков. Вода избавила меня от сухости во рту и прояснила затуманенный рассудок.
– Бедная моя… Ты так устала! Каждый вздох для тебя сейчас – огромный труд. Но ничего. Сон укрепит тебя, и тебе станет легче.
Ласковое прикосновение его тёплых рук к моему подбородку, три неторопливых и нежных поцелуя в уголки губ – и все печали улетели прочь.
– Засыпай спокойно и ничего не бойся! – прошептал Нестор. – Завтра ты проснёшься и встанешь с постели здоровая и бодрая. Сладких снов тебе, моя любимая!
****
Я пробудилась от неприятной прохлады и вновь услышала чьи-то разговоры. К счастью, больше никто не собирался убивать меня. Однако недавние события сделали своё дело: я боялась как-либо обозначить себя в этом новом, неизведанном мире. Что-то зловещее и отталкивающее чудилось мне во всём, что меня окружает.
– Ну и зябко же здесь! – воскликнул кто-то поблизости.
Этот голос явно принадлежал молодой девушке.
– Неженка ты, Грунька! Его сиятельство прохладу любит, – надменно произнёс другой женский голос. – Скоро госпожа Оболенская пожалует. Комнату готовить надо. А я с твоей сударыней должна торчать!
– Арина, мы бы давно уехали, коли бы барышня моя не сделалась больна, – начала оправдываться Груня, и я поняла, что эта девушка – моя служанка.
– Барышня твоя могла бы и дома помереть, – злобно усмехнулась Арина, и я сжала под покрывалом кулаки.
– Да что ты говоришь! Как ты смеешь ей погибели желать?! Сердца нет у тебя, собака ты злая. Все вы тут, в усадьбе этой таковы. И хозяин ваш безбожник бесноватый, кровопийца и злодей, ни суда на него нет, ни наказания. Я бы и ногой на эту землю не ступала, коли бы не хозяйка моя….
Душа моя возликовала. Чувство пугающего одиночества начало таять как свеча. Я понемногу стала набираться храбрости для того, чтобы вступить в эту новую жизнь.
– Уймись, дитя, – высокомерно бросила Арина. – Крепостная крепостной рознь. Видишь агаты в ушах моих? Чёрный князь мне их пожаловал. Платье тоже, десятое уж намедни в дар приняла. Даже у барышни твоей такого нет.
– Платье красивое, не спорю, – согласилась Груня. – Я как увидала тебя, так и не поверила, что ты крестьянка. Да наряд такой только на праздник и наденешь. Ни грядку вскопать в нём, ни избу подмести.