Обрученные судьбой
Шрифт:
Мороз уже добрался и до самой Ксении, прихватил руки и ноги через бархат платья, пробежался холодком по спине. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать ускользающее тепло, развернулась к ступеням и замерла на миг, поймав на себе внимательные взгляды. Челядь, суетящаяся во дворе, помогающая отъезжающим панам, шляхтичи, уставившиеся на нее безо всякого стеснения, Магда, быстро скрывшаяся в проеме двери. И епископ, наблюдающий за ней сквозь узкую щель в приоткрытом окне комнаты на втором этаже.
Холод, неприязнь, осуждение…
Ксения сразу поняла, что случилось этим днем, отчего она снова стала так нелюбима теми, кто еще
— Панна замерзнет на морозе, — шепнула ей в ухо Малгожата, накидывая на плечи плащ, подбитый лисой. Ксения позволила опустить на голову капюшон, укрываясь от снега, ставшего падать на землю более крупными хлопьями, окружаясь в каком-то медленном танце.
— Ты тоже ненавидишь меня, Малгожата? — спросила она паненку, но ушла, не дожидаясь ответа, чувствуя, как каменеет сердце, наполняясь мукой сердечной боли. Она поднялась на стену, остановилась в своем излюбленном месте на открытой площадке, не замечая ни ветра, пытающего сорвать с нее плащ, ни снега, что так и норовил попасть в глаза.
За спиной тихо скрипнула дверца. Спустя некоторое время подле Ксении встала грузная фигура Ежи, длинные усы которого вмиг были запорошены снежными хлопьями. Она даже головы в его сторону не повернула, никак не обозначила его присутствие подле себя. Только спустя время, когда сердце уже не так резко сжималось, наполняя нутро острой болью, сбивая голос, смогла проговорить:
— Они не выбрали его…
— Нет, панна, не выбрали. Новый подкоморий поветовый — старый и дряхлый пан Шибкевич, — Ежи прикусил кончик одного из усов, как делал это обычно, волнуясь. — Мудро шляхта решила. Пан Шибкевич лежачий уже второй месяц, скоро Господь его к себе приберет. А там и новые выборы… Но зато знатно пану Владиславу показали свой гонор, знатно…
Он вдруг развернулся к ней, и она взглянула на него, отводя край капюшона, обитого пышным мехом лисы. Из-за снега, падающего с темного неба, она не могла разглядеть выражение его лица, хотя стоял он близко к ней — при желании мог протянуть руку и тронуть.
— Шляхта шибко недовольна, что пан Владислав хочет поставить выше их схизматичку, а что хуже — московитку. Для них все должно быть, как в Московии ныне, что под Жигимонта легла. Не может быть московитка выше шляхты, никак не может, — Ксения промолчала, признавая правоту его слов, только губу прикусила, чтобы крик сдержать, что так и рвался из груди. — Ты губишь его, панна! Губишь, сама того не желая. Как тогда едва не утянула в ад, в Московии, когда Северский его взял в полон. Из-за тебя в него Владислав попал, пойдя на поводу сердца своего, забыв о разуме. Ты спасла его тогда от незавидной участи, вырвала из рук лиходейки с острой косой. Готова ли ты снова помочь Владиславу? Снова уберечь от гибели?
— Гибели? Владиславу угрожает гибель? — встрепенулась Ксения.
— Ты много не ведаешь, панна. Ты будто в своем мирке живешь том, московитском. Но тут же… тут не все так просто. Люди привыкли к тебе, но не могут свыкнуться с твоей верой, не могут выкинуть из головы те толки, что ходили по землям со двора во двор. Владусь оглупел от любви к тебе и совершает один промах за другим, потворствуя замыслам пана Юзефа. Ты мечешься между верой своей
Ксения не желала слушать снова нравоучения по поводу собственной судьбы. Только одно занимало ее ныне — слова Ежи об угрозе жизни Владислава. Потому она и прервала его, попросила изложить поскорее то, о чем начал речь вести.
— Изволь, панна, скажу тебе. Нынче Владислав ясно понял, что шляхта может и не оказать той поддержки, которую он ждет от них в тяжбе с братом. Да, они уважают его самого, его силу, но принять ту, что им так навязывают ныне в ущерб интересам ординации, не могут, не желают. Оттого и показывают свой гонор. Панна Острожская должна была принести и земли, и казну, и мощь Острожских в случае нужды, а таковая непременно настанет, едва казачье быдло снова на границы придет. Заславские били казаков и сильно били, гнали их далеко от границ, но только в союзе со своим соседом. Шляхта не понимает, отчего пан Владислав так открыто пренебрег своими обязанностями. Ведь это его обязанность поддерживать мир на границах, чтобы его шляхта жила в мире и покое. А коли Владислав еще и против церкви пойдет за тебя, то тут уж…
— Против церкви? Владислав решил закон переменить на греческий? — замирая сердце, спросила Ксения. Неужто воистину, желая соединить с ней руки в храме, Владислав готов пойти на то. Но нет, Ежи уже качал головой, опровергая ее слова.
— Панну в ведовстве обвинили. Не ведаю, как в Московии, но в наших землях хоть и редко, но жгут ведьм огнем. По навету тайному приедет в Замок рано или поздно святая инквизиция. А она такие средства пользует при следствии, что не только сам, и но близких своих ведьмаком наречешь. Владислав не отдаст тебя в их руки, это даже гадать не надобно. Пойдет против церкви святой, разрывая с ними отношения, лишая себя открыто поддержки дяди. Что тогда будет, панна может подумать или ей все же сказать надо? Панна помнит охоту давешнюю? Помнит лебедя? Видно то знаком панне было, не иначе.
Ксения закусила губу, моментально воскрешая в памяти тот эпизод на охоте, когда соколы кречеты шляхты спикировали с высоты не в лес на зайцев, а на большую белую птицу, что отчего-то осталась на замерзшем озере. Причина, по которой лебедь не улетел, вскорости стала видна, когда завязался ожесточенный бой между хищниками и красивой гордой птицей. Лебедь не улетал, прикрывая своим телом узкую расщелину в толстом стволе ивы, росшей прямо у воды. Там, пряталась лебедка, видно осенью получившая увечье, оттого не имевшая никакой возможности улететь со стаей в более теплые места. Это открылось, только когда изрядно окровавленный лебедь пропустил атаку сокола, и тот сумел-таки достать ту, что так отчаянно закрывала собой птица.
Они погибли оба — пара дивных белоснежных птиц. Шляхтичи не отозвали хищников, несмотря на крики и просьбы паненок, на глазах которых разворачивалась эта драма, вызвав тем самым бурю слез и упреков в свой адрес. Ксения в тот день долго не могла прийти в себя, ощущая в душе некую тоску, отголосок неясного предчувствия. И вот ныне она поняла, почему так неспокойна была тогда ее душа.
Лебедь не бросил свою подругу, предпочтя до последнего вздоха драться с хищниками. Так и Владислав никогда не оставит ее, даже под угрозой собственной гибели.