Обручев
Шрифт:
Усов и Сергей Обручев, приехавший несколько позднее, ездили по окрестностям рудника, собирали материал для геологической карты, а Владимир Афанасьевич осматривал шахты. С горящей свечой в руке он ходил по штольне в полверсты длиной, пробирался по штрекам и узким ходкам.
Как-то после дня работы под землей он вышел из штольни на склон горы. По-осеннему нарядный молодой лесок покрывал все взгорье. Мелкие золотые листья, которые дети зовут «копеечками», тихо кружились в мягком предвечернем воздухе. Обручев вздохнул полной грудью, посмотрел на небо, тоже по- осеннему темно-голубое, высокое и чистое. Ему вдруг страстно захотелось жить, работать, ездить еще и еще по родной прекрасной земле.
Владимир Афанасьевич видел, как эксперт Лебедев добывал из забоев пробы для анализа. Всех, кто работал в забое, попросили уйти, чтобы никто не мог подсыпать золото в пробу. Стены забоя обмыли водой из шланга, разостлали большой брезент, эксперт отметил на стене широкую полосу, и рабочий с молотком и зубилом начал выбивать кварц по намеченной полосе. Кварцевые осколки собрали с брезента в мешок, привязали к нему ярлык с номером забоя и горизонта. Эксперт сам унес мешок в лабораторию, где кварц растолкли в больших чугунных ступах под наблюдением химика, приехавшего с экспертами.
Полученный порошок разложили по маленьким мешочкам. Один шел в лабораторию рудника, другой — с целой партией таких же мешочков — отправили в Петербург, где пробу анализировали в лаборатории Российского золотопромышленного общества, третий сохранялся как контрольный. Лабораторию запирали, и ключ эксперт уносил с собой. Однако эти предосторожности не всегда помогали. И на этот раз они не помогли. Ночью кто-то, очевидно управляющий рудником, побывал в лаборатории. Видимо, он влез через окно или, может быть, имел второй ключ от двери. Так или иначе, но в пробе, посланной в Петербург, оказалось неправдоподобно большое содержание золота. Было ясно, что металл подсыпала чья- то щедрая и неопытная рука.
По своему обыкновению, Владимир Афанасьевич пожелал осмотреть уже выработанные горизонты. В провожатые был дан штейгер, хорошо знавший эти заброшенные выработки. Могильный холод охватил их, когда открылась массивная дверь, защищавшая оставленные работы от любителей легкой наживы. Ведь в старых забоях всегда можно найти немного золота.
Начало штольни было хорошо закреплено, дальше крепь выгибалась то коленом, то дугой, стойки были сломаны, верхние переклады — огнива — сплющены. Плесень, словно белый мох, покрывала деревянные крепи, но воды было так мало, что эксперты удивлялись. С каждым шагом все причудливей и сложней становились белые узоры на огнивах и перекладинах, и скоро обследователи поняли, что это иней. А дальше вся крепь стала казаться мраморной, и огоньки свечей дробились и сверкали в снежных кристаллах. Наконец сплошной лед заполнил штольню и так сузил ход, что пришлось ползти, держа перед собой зажженную свечу.
Вечная мерзлота, характерная для Забайкалья, оттаяла, пока на горизонте производились работы, а когда люди ушли, влага из проникавшего сюда воздуха стала осаждаться инеем на крепи и, наконец, заполнила льдом всю выработку. Здесь прекрасно сохранилась крепь, не оседали скованные мерзлотой породы, не капала вода...
Обручев побывал на фабрике, где руда в дробилке раздавливалась стальными зубцами. Мелкие куски кварца проваливались в нижний этаж, где дробились уже в ступах. Владимира Афанасьевича заинтересовал этот процесс, и впоследствии он писал о нем: «Казалось, что чудовище, скрытое под полом, жадно раскрывает пасть, хватает куски белого сахара, грызет и глотает их днем и ночью».
Кончив работу..на Евграфовском руднике, поехали по долине
При дневном свете на воздухе работать было нетрудно. Но не добыча рассеянного золота интересовала экспертов. По-видимому, тут было коренное месторождение, причем весьма необычное.
Большой разлом пересекал гранитный массив. Раздробленные куски гранита вдоль трещин снова потом сцементировались, иными словами, превратились в милонит, а милонитовый пояс ушел под Грищевскую гору, видимо, остаток бывшего вулкана. Золото здесь встречалось в самородках и содержалось в серном колчедане, рассеянном в вулканической брекчии — обломках гранита и других пород, связанных глиной. Когда-то вулканические газы вырвались на поверхность из бокового жерла вулкана. Они вынесли наружу раздробленный гранит, а самородное золото и серный колчедан из горячего газа и паров отложились в воронке вулкана.
Геологам, обследовавшим раньше это месторождение, было неясно, как оно возникло. Владимир Афанасьевич, зная, что многие месторождения Венгрии, Северной Америки и Новой Зеландии непосредственно связаны с вулканами, заподозрил и здесь такой случай. Он был уверен, что Грищевская гора с ее плоским куполом была когда-то вулканом и в ней находится еще более богатое месторождение.
Описание Евграфовского рудника было напечатано Минералогическим обществом, а статья об Илинском месторождении увидела свет много позже.
Вернувшись в Москву, Владимир Афанасьевич продолжал обработку для печати своих научных трудов. Жизнь шла тихо и размеренно. Он ежедневно прогуливался по арбатским переулкам, тенистому от вековых лип Пречистенскому бульвару, изредка ходил с женой в театр. Большой радостью для него была встреча с Правосудовичем — старым товарищем по реальному училищу, ныне инженером путей сообщения. Они стали навещать друг друга.
Жила в Москве и тетя Маша — Мария Александровна Бокова-Сеченова. Она давно похоронила Ивана Михайловича, получала небольшую пенсию. У нее собирались иногда гости, и среди них было немало интересных людей — певица Антонина Васильевна Нежданова, художники, музыканты. До старости Мария Александровна сохранила ясный ум, веселый характер, уменье живо, интересно спорить. Владимир Афанасьевич изредка виделся с ней, а Владимир и Сергей Обручевы с удовольствием бывали у нее.
С Полиной Карловной Владимир Афанасьевич, как всегда, регулярно переписывался. Теперь с ней жила только дочь Маша, преподавательница русского языка. Анюта недавно уехала во Францию изучать французский. А сподвижник Чернышевского — Владимир Александрович Обручев, вернувшись из-за границы, сначала жил в Одессе, где работал в Русском обществе пароходства и торговли, потом в Петербурге. В 1912 году он умер, после него остались вдова и дочь Вера.
Шли годы... Постепенно уходили из жизни старшие в роду. Да и работа так поглощала Обручева, что он все меньше и меньше общался с близкими.
Когда и как Владимир Афанасьевич так сильно простудился, он и сам не знал, но в конце года заболел тяжело. Сначала болезнь казалась обыкновенной простудой, но температура не падала, больной слабел, и, наконец, врачи объявили, что у него воспаление легких.
Елизавета Исаакиевна терпеливо ухаживала за мужем, пунктуально выполняла все предписания докторов, но Обручеву лучше не становилось. Врачи уверяли, что легкие его ослаблены от ночевок на сырой земле, туманов, дождей, метелей, с которыми он постоянно встречался в экспедициях. Владимир Афанасьевич не верил этому. Он знал, что путешествия всегда делали его здоровым, закаляли, вселяли бодрость.