Обряд на крови
Шрифт:
Я покачнулся. Кинкейд пришел в себя быстрее, и из-под куртки с красным крестом на плече выметнулся второй пистолет. Я оглянулся: Эбинизер уже вскинул свой старый дробовик, стволы его смотрели Кинкейду прямо в лоб.
– Какого черта! – выдохнул я и бросился между ними. В результате пистолет Кинкейда целился мне промеж лопаток, а Эбинизеров дробовик – мне в голову; впрочем, с учетом обстоятельств это было к лучшему. Пока на линии стрельбы находился я, оба не могли выпалить друг в друга в упор. – Какого черта вы оба делаете? – прохрипел я.
– Хосс, – прорычал Эбинизер, –
– Опустите дробовик, – скомандовал я. – Кинкейд, уберите пистолет!
– Боюсь, Дрезден, такой мой шаг маловероятен. – Голос Кинкейда звучал так же ровно, как за завтраком. – Не обижайтесь.
– Я говорил тебе. – Вот голос Эбинизера заметно изменился: сделался ледяным, жестким, жутким. Я никогда еще не слышал, чтобы старик разговаривал так с кем-либо. – Я говорил тебе, увижу еще раз – убью.
– По этой причине ты меня с тех пор не видел, – отвечал Кинкейд. – Это бессмысленно. Если мы откроем пальбу, кто-нибудь да попадет в мальчика. Это не входит ни в мои, ни в твои интересы.
– И ты думаешь, я поверю, будто тебе есть до него хоть какое-то, черт подери, дело?
– Хоть какое-то, черт подери, есть, – возразил Кинкейд. – Мне он даже типа симпатичен. Но я имел в виду, что, убив его, никто не получит от этого никакой выгоды.
– Да опустите вы свои чертовы пушки! – прохрипел я. – И прекратите говорить обо мне так, будто я безмозглое дитё, которого здесь нет.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Эбинизер, не обращая на меня внимания.
– Я же наемник, – усмехнулся Кинкейд. – Дрезден меня нанял. Да сложи два и два, Черный Посох. Уж кому-кому, а тебе известно, как это происходит. – В голосе Кинкейда появились какие-то задумчивые нотки. – А вот мальчику неизвестно, кто мы такие. Правда ведь?
– Гарри, да отойди же! – снова рявкнул мне Эбинизер.
– И это вы мне? – возмутился я, посмотрев на него в упор. – Хорошо. Тогда дайте слово, что не будете наезжать на Кинкейда, пока мы с вами не переговорим.
– Черт подери, парень! Я ничего не буду обещать этому…
– Да не ему! – Мой голос тоже звенел от злости. – Мне дайте слово, сэр. Ну!
Взгляд старика дрогнул, и он убрал левую руку с цевья дробовика, демонстративно растопырив пальцы. Стволы опустились.
– Ладно. Даю слово, Хосс.
Кинкейд медленно выдохнул сквозь зубы. Я почувствовал, как он сменил позу у меня за спиной.
Я оглянулся. Пистолет его опустился, но все еще смотрел в нашем с Эбинизером направлении.
– Ваше слово тоже, Кинкейд.
– Я ведь на вас сейчас работаю, Дрезден, – произнес он. – Считайте, что вы его получили.
– Тогда уберите пушку.
К моему удивлению, он повиновался, хотя его пустой взгляд оставался прикован к Эбинизеру.
– Что это, черт возьми, за штуки такие? – прорычал я.
– Самозащита, – все тем же ровным голосом отозвался Кинкейд.
– Не вешайте мне лапшу на уши, – возмутился я.
– Самозащита, – повторил Кинкейд, и на этот раз в голосе его слышалась злость. – Знай я, что ваш гребаный водила – Черный Посох Маккой, я бы уже находился в соседнем штате, Дрезден. Я не хочу иметь с ним дела.
– Боюсь, для этого поздновато, –
– Разбираюсь с проблемой, – ответил старик. Убирая дробовик обратно в пикап, он не сводил взгляда с Кинкейда. – Гарри, ты ведь не знаешь, что это, – рот его скривился в брезгливой гримасе, – за тварь. И не знаешь, что он натворил.
– Уж кто бы говорил, – отозвался Кинкейд. – Как это ты расстарался в Касаверде, кстати! Русский спутник в качестве симметричного ответа за Архангельск. Красиво, ничего не скажешь.
Я резко повернулся к Кинкейду:
– Прекратите.
Кинкейд встретил мой взгляд невозмутимо, даже с вызовом.
– Прошу разрешения вступить в философские дебаты с этим лицемером, сэр!
Злость захлестнула меня багровой волной. Не успев даже осознать, что делаю, я придвинулся вплотную к Кинкейду – так, что мы едва не касались носами.
– А ну заткните свой поганый рот! Этот человек принял меня к себе – единственный на всем белом свете – и, возможно, спас этим мою жизнь. Он научил меня настоящей магии – тому, что жизнь важнее убийств и власти. Может, вы и крутой мужик, Кинкейд, но вы и грязи не стоите с его чертовых башмаков. Если уж на то пошло, я променяю вашу жизнь на его, даже не задумавшись. И если увижу, что вы пытаетесь еще раз спровоцировать его, я вас сам убью. Ясно?
Последовала секунда – долгая секунда, на протяжении которой наши взгляды, встретившись, начали втягивать нас в душу друг другу. Должно быть, Кинкейд тоже почувствовал это. Его взгляд скользнул в сторону, а потом он отвернулся и снова принялся рыться в какой-то из своих коробок.
– Я понял, – произнес он.
Я стиснул кулаки и зажмурился, досчитал до десяти и только после этого позволил себе пошевелиться. Еще через пару секунд я отошел от Кинкейда на несколько шагов и тряхнул головой. Потом прислонился к мятому крылу Эбинизерова «форда» и окончательно взял себя в руки.
Вспышки гнева не раз прежде ставили меня в дурацкое, а еще чаще и просто опасное положение. Я знаю за собой это свойство и борюсь с ним в меру сил – и все же порой полезно и пар стравить немного. И, черт подери, у меня был хороший повод навешать Кинкейду плюх. Как-то не верилось мне, что у него хватит наглости ставить себя на одну доску с моим старым наставником. В любом отношении.
Черт, судя по тому, что сказал Эбинизер, Кинкейд и человеком-то не был.
– Прошу прощения, – буркнул я, придя в себя. – Ну, за то, что он пытался вывести вас из себя, сэр.
Эбинизер помедлил, но все же ответил.
– Ерунда, Хосс, – сказал он. Голос его звучал чуть хрипло. – Не за что извиняться.
Я внимательно посмотрел на него. Он отвел взгляд. И не потому, что боялся, как бы я не заглянул ему в душу. Он настоял на этом в первый же час, как мы познакомились. Я до сих пор помню это совершенно отчетливо – как и все прочие случаи, когда заглядывал в чужие души. Я помню крепкую как старый дуб волю, спокойствие, убежденность в правоте того, что он делает. Да что там, он всегда был для меня не просто достойным человеком – примером для озлобленного, смятенного юнца.