Обрыв
Шрифт:
– Они каждый день присылали узнавать о приезде.
– Очень нужно?
– Подите, подите к бабушке: она вам даст! – пугала Марфенька. – Вы очень боитесь? Сердце бьется?
Райский усмехнулся.
– Она очень сердита. Мы наготовили столько блюд!
– Мы ужинать будем, – сказал Райский.
– В самом деле: вы хотите, будете? Бабушка, бабушка! – говорила она радостно, вбегая в комнату. – Братец пришел: ужинать будет!
Но бабушка, насупясь, сидела и не глядела, как вошел Райский, как они обнимались с Титом Никонычем, как жеманно кланялась Полина Карповна,
– Каким молодцом! Как возмужали! Вас не узнаешь! – говорил Тит Никоныч, сияя добротой и удовольствием.
– Очень, очень похорошели! – протяжно говорила почти про себя Полина Карповна Крицкая, которая, к соблазну бабушки, в прошлый приезд наградила его поцелуем.
– Вы не переменились, Тит Никоныч! – заметил Райский, оглядывая его, – почти не постарели, так бодры, свежи и так же добры, любезны!
Тит Никоныч расшаркался, подняв немного одну ногу назад.
– Славу Богу: только вот ревматизмы и желудок не совсем… старость!
Он взглянул на дам и конфузливо остановился.
– Ну, слава Богу, вот вы и наш гость, благополучно доехали… – продолжал он. – А Татьяна Марковна опасались за вас: и овраги, и разбойники… Надолго пожаловали?
– О, верно, лето пробудете, – заметила Крицкая, – здесь природа, чистый воздух! Здесь так многие интересуются вами…
Он сбоку поглядел на нее и ничего не сказал.
– Как у предводителя все будут рады! Как вице-губернатор желает вас видеть!.. Окрестные помещики нарочно приедут в город… – приставала она.
– Они не знают меня, что им!..
– Так много слышали интересного, – говорила она, смело глядя на него. – Вы помните меня?
Бабушка отвернулась в сторону, заметив, как играла глазами Полина Карповна.
– Нет… признаюсь… забыл…
– Да, в столице все впечатления скоро проходят! – сказала она томно. – Как хорош ваш дорожный туалет! – прибавила потом, оглядывая его.
– В самом деле, я еще в дорожном пальто, – сказал Райский. – Там надо бы вынуть из чемодана все платье и белье… Надо позвать Егора.
Егор пришел, и Райский отдал ему ключ от чемодана.
– Вынь все из него и положи в моей комнате, – сказал он, – а чемодан вынеси куда-нибудь на чердак. – Вам, бабушка, и вам, милые сестры, я привез кое-какие безделицы на память… Надо бы принести их сюда…
Марфенька вся покраснела от удовольствия.
– Бабушка, где вы меня поместите? – спросил он.
– Дом твой: где хочешь, – холодно сказала она.
– Не сердитесь, бабушка, я в другой раз не буду… – смеясь, сказал он.
– Смейся, смейся, Борис Павлович, а вот при гостях скажу, что нехорошо поступил: не успел носа показать и пропал из дома. Это неуважение к бабушке…
– Какое неуважение? Ведь я с вами жить стану, каждый день вместе. Я зашел к старому другу и заговорился…
– Конечно, бабушка, братец не нарочно: Леонтий Иванович такой добрый…
– Молчи
Марфенька покраснела и с усмешкой села в угол.
– Ульяна Андреевна сумела лучше угостить тебя: где мне столичных франтов принимать! – продолжала свое бабушка. – Что она там тебе, каких фрикасе наставила? – отчасти с любопытством спросила Татьяна Марковна.
– Была лапша, – вспоминал Райский, – пирог с капустой и яйцами… жареная говядина с картофелем.
Бережкова иронически засмеялась.
– Лапша и говядина!
– Да, еще каша на сковороде: превкусная, – досказал Райский.
– Таких редкостей ты, я думаю, давно не пробовал в Петербурге.
– Как давно: я очень часто обедаю с художниками.
– Это вкусные блюда, – снисходительно заметил Тит Никоныч, – но тяжелы для желудка.
– И вы тоже! Ну, хорошо, – развеселясь, сказала бабушка, – завтра, Марфенька, мы им велим потрохов наготовить, студеня, пирогов с морковью, не хочешь ли еще гуся…
– Фи, – сделала Полина Карповна, – станут ли «они» кушать такие неделикатные блюда?
– Хорошо, – сказал Райский, – особенно если начинить его кашей…
– Это неудобосваримое блюдо! – заметил Тит Никоныч, – лучше всего легкий супец из крупы, котлетку, цыпленка и желе… вот настоящий обед…
– Нет, я люблю кашу, особенно ячменную или из полбы! – сказал Райский, – люблю еще деревенский студень. Велите приготовить: я давно не ел…
– Грибы, братец, любите? – спросила Марфенька, – у нас множество.
– Как не любить? Нельзя ли к ужину!..
– Прикажи, Марфенька, Петру… – сказала бабушка.
– Напрасно, матушка, напрасно! – говорил, морщась, Тит Никоныч, – тяжелое блюдо…
– Ты, не шутя, ужинать будешь? – спросила Татьяна Марковна, смягчаясь.
– И очень не шутя, – сказал Райский. – И если в погребах моего «имения» есть шампанское – прикажите подать бутылку к ужину; мы с Титом Никонычем выпьем за ваше здоровье. Так, Тит Никоныч?
– Да, и поздравим вас с приездом, хотя на ночь грибы и шампанское… неудобосваримо…
– Опять за свое! Вели, Марфенька, шампанское в лед поставить… – сказала бабушка.
– Как угодно, се que femme veut… [84] – любезно заключил Ватутин, шаркнув ножкой и спрятав ее под стул.
– Ужин ужином, а обедать следовало дома: вот ты огорчил бабушку! В первый день приезда из семьи ушел.
– Ах, Татьяна Марковна, – вступилась Крицкая, – это у нас по-мещански, а в столице…
Глаза у бабушки засверкали.
– Это не мещане, Полина Карповна! – с крепкой досадой сказала Татьяна Марковна, указывая на портреты родителей Райского, а также Веры и Марфеньки, развешанные по стенам, – и не чиновники из палаты, – прибавила она, намекая на покойного мужа Крицкой.
84
чего хочет женщина… (фр.)