Обрывистые берега
Шрифт:
— Вы не бросайте… нас, — прошептала Вероника Павловна, ее губы жалко запрыгали, глаза наполнились слезами.
— Вот за тем я к вам и приехала, — сказала Калерия и, сняв со спинки кровати полотенце, вытерла им слезы больной. — Я буду навещать вас. Самое важное для вас теперь — скорее поправиться. Это нужно и вам и Валерию.
— Он так будет страдать, когда узнает, что я здесь… Не говорите ему об этом.
— Я постараюсь, чтобы он не узнал, — успокоила больную Калерия, которая в эту минуту забыла, что больной нельзя не только волноваться, но даже разговаривать.
— Вы сказали: его там продержат две недели? Но меня здесь продержат долго.
— Он будет навещать вас, и вы скорее
И снова глаза Вероники Павловны затопили слезы, а губы задергались в нервном тике.
— Я буду вам всю жизнь обязана. Ведь у Валерия в этом мире, кроме меня и бабушки, никого нет… — Больная хотела что-то еще сказать, но при виде вошедшего в палату лечащего врача закрыла глаза, сделав вид, что спит. Но врач все понял, увидев на ее висках мокрые полоски от слез. А поэтому, извинившись перед посетительницей, напомнил, что время свидания закончилось и что больная уже утомилась.
Когда врач вышел из палаты. Калерия осторожно вытерла полотенцем слезы со щек больной и, развесив его на спинке кровати, тихо сказала:
— Я пошла, Вероника Павловна! Соберите все силы духа, чтобы скорее поправиться. За Валерия не беспокойтесь. Я беру над ним шефство, я помогу ему. Буду вас навещать каждую неделю. Только обещайте мне, что вы будете беречь себя. Валерий юноша сильный… Он пройдет эту тяжкую полосу неприятностей, в которую попал случайно.
— Спасибо, — тихо, почти шепотом проговорила Вероника Павловна и взглядом проводила Калерию, пока за ней не закрылась дверь. В эту минуту ей не хотелось жить. Она даже пожалела, что в тот вечер, когда увезли Валерия, она нашла в себе силы позвонить в "скорую помощь" и, открыв дверь, положить на порог коврик, чтобы дверь не захлопнулась. Но тут же другая, колющая, как огненное жало, мысль ("Валерий!") погасила в душе это ее мрачное сожаление.
На душе у Калерии было тяжело. Она не знала, что она должна и что могла сделать, чтобы как можно реальней и действенней помочь Валерию и тем самым облегчить положение его матери. Перед тем как выйти из больницы, она зашла в ординаторскую и справилась у лечащего врача Вероники Павловны о ее болезни.
— Средней тяжести, — как давно заученную фразу, проговорил врач и, подняв на Калерию усталый взгляд, добавил: — Больную сейчас нужно поберечь от эмоций — как отрицательных, так и положительных. Ее заболевание — на почве стрессовой ситуации. А поэтому сделайте из этого выводы. Это должны знать все, кто ее будет навещать.
— Спасибо, я вас поняла, доктор. — Калерия попрощалась и вышла из ординаторской.
Первая мысль об облегчении участи Валерия пришла к ней, когда она села в машину: "Немедленно в школу!.. Найти директора и секретаря партийной организации. И ходатайство!.. Просить изменить меру пресечения… вместо ареста — взятие на поруки. Валерий — не социально опасный. А там… Там разберутся следствие и суд, если дело дойдет до суда. — И тут же мысленно упрекнула себя: — Суд-то будет обязательно, даже если по обвинительному заключению Валерий пойдет как свидетель. — Когда машина вышла на Каменный мост и показались башни Кремля, новая мысль озарила Калерию: — Постойте, постойте… Ведь я, как лицо официальное, как инспектор по делам несовершеннолетних, тоже не последняя спица в колеснице. Ведь я тоже могу присоединить свой голос к защите Валерия и просить прокурора заменить арест поручительством. Прокурор меня хорошо знает, он поверит мне…" С этими мыслями Калерия доехала до школы, в которой учится Валерий, поднялась на второй этаж, но ни директора, ни секретаря партийной организации в школе не оказалось. И все-таки приехала в школу не напрасно: от завуча она узнала домашние телефоны директора и парторга, который, как сообщила старенькая гардеробщица, утром был в школе. "Значит,
Было уже восемь часов вечера, когда Калерия въехала в свой двор и, не найдя удобного места, где бы можно было поставить машину, поставила ее в соседнем дворе, как это она делала раньше, когда возвращалась поздно и все стояночные места двора были уже забиты машинами.
Еще издали, выйдя из-под арки своего дома, она увидела мужа, стоявшего на балконе. Он тоже увидел Калерию и помахал ей рукой. И тут же, картинно прислонив ладонь к груди, дал знать, что он ждет ее. Так он делал всегда, когда хотел сделать приятное Калерии. И это всегда глубоко трогало ее. При этом жесте мужа, уже сотни раз повторенном, вся она внутренне светилась любовью и нежностью, которые соединили их прочно и навсегда. В этом Калерия была уверена.
Вот уже прошло столько лет, как они вместе, и всякий раз, когда она возвращалась домой с работы, испытывала чувство, будто торопится на свидание к любимому человеку. И, как всегда, переодевшись и умывшись, рассказывала о прожитом рабочем дне, выискивая в нем островки смешных ситуаций, чтобы сбросить с плеч напряжение минувшего дня.
Сегодня, против обыкновения, Калерия ничего не рассказывала мужу, ничем не делилась с ним. И это бросилось Сергею Николаевичу в глаза, а поэтому он, когда сели ужинать, улыбаясь, спросил:
— Сегодня на твоем фронте без перемен? Или просто затишье — так я понимаю твое молчание?
Калерия вздохнула:
— Нет, Сережа, не угадал. Сегодня на моем фронте все было: была артподготовка, был прорыв, была контратака, было и маленькое отступление.
— Такого сразу, все вместе не бывает. Ты что-то напутала, мой полководец.
— Нет, бывает… — грустно сказала Калерия. И она начала рассказывать, как ей позвонили из больницы от матери Валерия (а о Валерии и о его "отце-летчике", похороненном на смоленском кладбище, она уже рассказывала мужу) и как ее просили навестить больную, сын которой прийти не может, так как он находится в "учреждении, родственном с ее работой". Рассказала о своей поездке в управление внутренних дел района, где она узнала о причине ареста Валерия, и о посещении матери Валерия в больнице. Не забыла рассказать и о поездке в школу, чтобы попросить директора и парторга войти в ходатайство перед прокурором об изменении меры пресечения Валерию, пока будет идти предварительное следствие. — Буду просить их взять Валерия на поручительство. Наконец, сама подключусь к личному поручительству…
Муж слушал Калерию внимательно, успел выкурить сигарету и прижег другую, а когда она закончила свой рассказ, то спросил:
— Все?
— Кажется, все. А что, по-твоему, мало?
— Нет, очень много. В таких случаях говорят: "День прошел насыщенно…"
— А другие говорят: "День прошел нервно и тяжело", — поправила мужа Калерия, недовольная тем, что он не посочувствовал ей.
— Все ты делала правильно, кроме одного, — сказал Сергей Николаевич и, разрезав большое яблоко пополам, половину протянул жене.
— Что я сделала неправильно? — обеспокоенно спросила Калерия. Опыту мужа она доверяла, и пока еще не было случая, чтобы он, когда разговор заходил о работе, ошибался.
— Ты рано поспешила брать на поруки Валерия. Тем более хочешь взвалить эту ношу не только на свои плечи, но и на плечи директора и парторга школы.
— Почему рано?.. Я знаю Валерия!..
— Ты не знаешь Валерия. Подростков в таком возрасте не знают даже родители. Любящие и сердобольные родители. Поверь моему опыту. Вначале нужно узнать, в чем он замешан, а потом бить в колокола. И еще учти одно далеко не последнее обстоятельство.