Общая тетрадь
Шрифт:
Юлия Анатольевна презрительно фыркнула:
– Если у него они и были, то мне об этом он не докладывал.
Я понял, что были, но большего мне не добиться.
– Еще я хотел посмотреть бумаги Полонского.
Я был проведен в кабинет Полонского и оставлен один. Кресло для меня было великовато. Я быстро просмотрел содержимое ящиков и шкафа. В основном это были научные материалы. Отдельной стопкой были сложены личные письма и денежные переводы. Толика брезгливости во вне еще осталась - письма я даже не стал просматривать. Удача приходит внезапно, главное суметь воспользоваться моментом - на дне ящика лежала потрепанная общая тетрадь с надписью "досье". Бегло просмотрел несколько страниц, исписанных
Hа букву "Р" нашел Рябова Пафнутия Львовича: "... имел звание сержанта, разжалован в рядовые. Hа занятиях на военной кафедре допускал непатриотические высказывания". Hе иначе как второй отдел работал на Полонского. Да, действительно, разжаловали в рядовые за нарушение устава караульной службы. Заколол штыком караульную собаку. А на военной кафедре занятия у нас вел майор Матюшкин, как большинство военных, со специфическим чувством юмора. Hа вопрос, зачем применяется окапывание, я неосторожно ляпнул, что окапывание перед боем экономит время на рытье могил после боя. Эта рациональная в своей основе мысль Матюшкину показалась кощунственной, более того от нее "пахло пацифизмом". Далее в тетрадке Полонского шло утверждение, что я "попал под влияние Литвина, отличаюсь повышенным самомнением, склонен преувеличивать свои способности". Воспользовавшись отсутствием хозяйски, я засунул тетрадь под рубашку и поспешил распрощаться.
Я по мальчишески радовался своей удаче, и не подозревал, что моя удача гораздо более удачнее, чем я в том момент думал. Моя поспешность, с которой я удалился из квартиры Полонского, возможно, спасла мне жизнь. Hо об этом впереди.
В каждом доме, если не в каждом подъезде, есть бабки, которые целыми днями сидят на лавочках и все про всех знают. В последние годы, они, конечно, переключились на телесериалы, но это не убавило их любопытства и наблюдательности. Я решил начать поиск с первого этажа, справедливо рассудив, что позиция у глазка на первом этаже, для наблюдений наиболее оптимальна. Странно, но на первом этаже жили довольно молодые люди, я извинился, претворившись, что ошибся квартирой, и поднялся выше. А вот на втором этаже мне повезло. Дверь открыла старушка лет восьмидесяти, она долго и не доверчиво разглядывала меня в щель, слово "милиция", краснорожая книжица и мое желание поговорить убедили ее в моих добрых намерениях. Старушка загрохотала цепочкой и впустила меня.
Меблировка в квартире было убогой и резко контрастировала с обстановкой у Полонских. Казалось, хлипкая и рассохшаяся мебель состарилась вместе с хозяйкой. По контрасту с облезшим шкафом, потертым ревматически скрипящим пружинами диваном, на древней тумбочке располагался, сверкая черными боками и сочными красками изображения новенький телевизор "DAEWOO". Рядом с диваном стоял журнальный столик. Hа столике была россыпь книжек и брошюр по самолечению вперемежку с религиозной литературой. Отдельной стопкой лежали вырезки из газет, придавленные ножницами. Hа самой ближней ко мне, потертой и замусоленной книжице, напрягая зрение, я сумел прочесть название: "Уринотерапия". Хозяйка, несомненно, являлась последователем этого метода лечения, так как в квартире стоял ядреный запах кипяченой мочи. Я благоразумно отказался от чая, и попросил разрешения закурить, на что последовало неохотное согласие. По-прежнему не затягиваясь, я окружил себя клубами табачного дыма, чтобы отбить всепроникающий запах.
– Скажите, вы давно живете в этом доме?
– Всю жизнь.
– Вы давно знаете Полонского Бориса Яковлевича?
– Как же, давно, еще ребенком его помню.
– Что вы можете сказать о нем?
Старушка односложно стала описывать Полонского, словно давала ему характеристику для приема на работу: со старшими вежлив, в быту скромен, пользуется авторитетом,
– Вы ведь знаете, что его убили? Может быть, у него были враги?
– В нашем доме не было, а как его убили?
– быстрой скороговоркой произнесла старушка.
Я изобразил на лице борьбу между чувством долга и желанием рассказать правду. У хозяйки в нетерпении забегали по полам халата руки, достали носовой платок, скомкали, засунули в карман, снова достали. Мне стоило поделиться с ней своей информацией, что бы взамен получить другую.
– Вообще говоря, это следственная тайна, - нерешительно начал я, - но так и быть.
Медленно, словно продолжая бороться с чувством долга, я рассказал некоторые подробности. Чувствовалось, что для старушки это ценная информация и завтра весь дом будет об этом знать.
– Мы изучаем все возможности и подозреваем, что причиной смерти могла быть ревность. Ведь Полонский был видным мужчиной?
– Как он женился, женщины перестали к нему ходить, а в молодости он был ещё тот ветрогон! Я хорошо знала его мать, так она ему не раз говорила: "Борис, женщины тебя до добра не доведут!"
– Так у него были другие женщины?
– Да где ему, - хихикнула старушка, - ему б со своей женой справиться, ведь посчитай на двадцать лет моложе.
Ободренная моим молчаливым интересом старушка стала пересказывать интимные подробности из жизни Полонских. Юлия Анатольевна курила (большой изъян с точки зрения обывателя, да с моей то же), не прочь выпить, не отличалась примерным супружеским поведением. Полонский, похоже, не обращал на это внимания, поглощенный научными изысканиями. Старуха долго, с длинными пространными отступлениями пересказывала свои обиды, то на Полонскую, то на председателя домоуправления, то на участкового милиционера, который не дает торговать ей семечками возле гастронома, и на которого я пообещал повлиять. Я совершенно потерял нить ее рассказа и очнулся когда услышал "и вот когда пришел его сын":
– Чей сын?
– Да Бориса, чей же еще!
– Разве у Полонских есть дети?
Совершенно не обидевшись за то, что я перебил её, старуха переключилась на рассказ о добрачных связях Полонского. Hа сколько я понимаю, есть три вида браков: по любви, по расчету и по залету. Будучи аспирантом, Боря Полонский залетел. Молодому ученому претило оказаться в роли отца накануне защиты кандидатской диссертации. Скажите на милость, как среди сохнущих пеленок и визжащих младенцев заниматься наукой? Семья - враг любого творчества, мысль отнюдь не новая и высказывалась самыми разными великими людьми. Утверждать наверняка не буду, но что-то подобное я читал у Льва Толстого. Молодой Полонский остался верен науке, свое соучастие в зачатии ребенка отрицал, но от уплаты алиментов не отказывался. Оскорбленная женщина, в конце концов, отказалась от алиментов и вырастила сына самостоятельно. Женился Полонский по расчету на дочери какого-то из институтских начальников. Сына признал, когда тому исполнилось более двадцати лет, помог ему получить образование, хотел ввести в свою семью, но его жена этому воспротивилась.
– А где сын живет, случайно не знаете?
– Как же знаю, улица Морская, дом 22, квартира 5. Мы с его матушкой ходили на ребеночка посмотреть.
– Так больше ж двадцати лет прошло?
– Да он там до сих пор живет.
Я вышел на улицу и вздохнул полной грудью свежий осенний воздух. Запах преследовал меня. Мне казалось, что прохожие принюхиваются ко мне и сам я, время от времени, втягивал воздух в ноздри, проверяя его качество. Отойдя от дома метров на сто я увидел, как подъехала машина и из нее вышли Дианов и его помощник, тяжелоатлет Саша. Против воли, я перекрестился и ускорил шаг.