Общество «Будем послушными»
Шрифт:
Дора могла бы помнить, что мы — индийские дикари, но она всегда так. А эта девчонка Дэйзи по-прежнему не шевелилась.
Тут мы и вправду перепугались. Дора и Алиса приподняли ее, и губы у нее были до ужаса синие, а глаза полузакрыты. Выглядела она просто отвратительно — не как прелестная девица без чувств (тем полагается быть интересно бледными), а как устрица зеленая.
Мы сделали что могли, несмотря на сжимавшие нас тиски страха. Мы растирали ей руки и орошали ее бесчувственное чело легкой, но настойчивой струей из шланга. Девочки пытались распустить ей шнуровку на платье, но платье оказалось прямое, из тех, что снимается через голову. Словом, мы старались как могли и тут вдруг услышали, как хлопнула калитка сада.
«Надеюсь, он
«Сюда, сюда, пожалуйста. Где-нибудь здесь мы наткнемся на этих юных дикарей — они, конечно, вылезли поиграть на солнышке».
Дядя, а с ним три джентльмена и две леди явились перед нами.
Мы, то есть мальчики были вовсе не одеты и мокрые насквозь. Дэйзи лежала на земле — то ли у нее обморок, то ли припадок, то ли она померла — мы еще не разобрались. Чучела стояли на поляне, у всех на виду. Многие их них уже основательно забрызгались, а выдра и этот нос совсем промокли. Трое из нас были выкрашены в коричневый цвет. Умалчивание, столь часто выручавшее нас, здесь ничем помочь не могло.
Быстрый ум Освальда в одно мгновение постиг, как должно было поразить это зрелище чувствительное сердце его дяди, и его отважная юная кровь заледенела в жилах.
«Что это?!» — грозно вопросил дядя.
Освальд заговорил — он попытался объяснить, что мы играем в джунгли, а что с Дэйзи случилось, никто не знает. Он говорил хорошо, но слова сейчас были бесполезны.
В руках у дяди была индийская трость, а мы не были готовы к столь внезапному нападению. Хуже всего досталось Освальду и Г. О. Двое остальных сидели в тиграх, а девочек дядя, конечно, бить не стал. Денни был гость, так что ему тоже ничего не полагалось. Но нас посадили на хлеб и воду и на три дня заперли по комнатам. Не могу выразить словами, сколь мы измучились в однообразии заточения. Освальд подумывал поймать и приручить мышь, но ни одной не нашел. Несчастные пленники не тронулись умом только потому, что могли пробираться по карнизу из нашей комнаты в комнату девочек, но об этом я не стану распространяться, а то вы, пожалуй, тоже захотите попробовать, а это опасно. Когда папа вернулся домой, нас вызвали на разговор, и мы все очень извинялись, особенно за Дэйзи, хоть она и слюнтяйка, и было решено, что нас всех отправят в деревню и будут там держать, пока мы не перевоспитаемся.
Дядя Альберта недавно уехал в деревню, чтобы написать книгу, мы должны были жить в его доме. Все этому обрадовались, даже Дэйзи и Денни. Мы благородно перенесли обрушившийся на нас удар судьбы. Все понимали, что заслужили это. Мы очень сожалели о случившемся и твердо решили, что отныне будем вести себя хорошо.
Я сам не знаю, удалось ли нам соблюсти это решение. Освальд полагает, что мы напрасно так усердно старались стать хорошими прямо сразу. Все надо делать постепенно.
P.S. Дэйзи, как оказалось, вовсе не померла. Она просто упала в обморок — чего еще ждать от девчонки.
N.B. Пинчер нашелся — он спал на диване в гостиной.
P.P.S. Я и половины вещей вам не рассказал — например, из чего мы сделали хоботы для слонов, и о подушках от этого дивана и еще о том, что сталось с дядиными сапогами для рыбалки.
Глава вторая. Будем послушными
Когда нас отправили в деревню, чтобы там научить хорошему поведению, мы понимали, что это и для нас хорошо, ведь наказывать нас никто не хотел, хотя миссис Блейк и называла это наказанием, но мы уже получили свое и за чучела, и за шланг. А дважды за один проступок не наказывают: таков английский закон, во всяком случае, я что-то такое слышал. Три раза уж точно не наказывают, а нам досталось и индийской тростью, и три дня одиночного заключения, после чего дядя объявил нам, что все разногласия между нами забыты, поскольку мы искупили вину, просидев три дня
Сам я не люблю, когда в книжках занудно описывается какое-нибудь место, но, наверное, это потому, что писатели не объясняют вам как раз то, что вы хотите знать. Скучно или не скучно, но сейчас последует описание местности — иначе вы потом ни в чем не разберетесь.
Мы должны были поселиться в Моат-хаузе. В этом месте дом стоял еще с саксонских времен. Он называется усадьбой, а усадьба это такое место, где непременно стоит дом, чтобы там ни случилось. Моат-хауз как-то раз горел в какие-то древние века — не помню в какие, но его всегда отстраивали; потом его разрушили солдаты Кромвеля, но его снова восстановили. Дом этот устроен довольно странно: дверь с улицы открывается прямо в столовую, и там висят красные занавески, а пол из черных и белых мраморных плиток, словно шахматная доска, и там есть потайная лестница, но теперь она уже не потайная, да и расшаталась уже совсем. Усадьба небольшая, но вокруг нее есть ров с водой, и через ров построен кирпичный мост, который ведет прямо к входу в дом — и в столовую. По ту сторону рва — ферма, и хлев, и конюшня, и все что полагается. А с другой стороны сад спускается к кладбищу. Оно отделено от сада только узкой полоской травы. Перед домом тоже сад, а чуть в стороне — яблоневая роща и другие фруктовые деревья.
Тот человек, которому принадлежит этот дом, любит современную архитектуру — так он это называет, поэтому он построил огромный дом с оранжереями и конюшню с башенкой, а в башенке часы, а этот дом он бросил. Дядя Альберта взял его себе, а мой папа иногда приезжает к нему в гости с субботы до понедельника, и теперь дяде Альберту придется терпеть наше общество, а ведь ему надо писать книгу, поэтому мы не должны ему мешать, но он должен за нами присматривать. Надеюсь, теперь вам все понятно. Я старался объяснить покороче.
Мы приехали под вечер, но еще было достаточно светло, чтобы разглядеть огромный колокол на крыше дома. Веревка от этого колокола спускалась через крышу в нашу спальню, а оттуда в столовую. Г. О. заметил эту веревку, когда мы мыли руки перед ужином, и потянул ее, а мы с Дикки ему не помешали, и колокол раскатисто зазвонил. Папа крикнул, чтобы мы немедленно прекратили, и мы спустились в столовую. Тут мы услышали, что множество людей бежит по усыпанной гравием дорожке, и папа вышел посмотреть, что случилось. А когда вернулся, то сказал:
«Тут уже собралось полдеревни или около того. В этот колокол звонят только на пожар, или если напали грабители. Вы научитесь когда-нибудь не хвататься за все подряд?»
Дядя Альберта сказал:
«Ужин и постель связаны нерасторжимой связью, подобно цветку и плоду. Сегодня они уже не успеют навредить. Завтра я объясню им, от каких действий им следует воздерживаться в этом буколическом уединении».
После ужина нас сразу отправили в постель, и мы не успели провести рекогносцировку местности.
Но утром мы проснулись довольно рано, и нам показалось, что мы попали в новый мир, чудеса которого превосходят все наши мечтания, как сказано в учебнике.
Мы облазили все, что успели, но наступило время завтрака, а мы еще и половины не видели. Завтрак был в комнате прямо как из книжки: стены из старого дуба и фарфоровые чашки в буфете со стеклянными дверями. Дверцы буфета были надежно заперты. Там были зеленые занавески, а к завтраку давали мед. После завтрака папа снова отправился в город, и дядя Альберта тоже уехал, потому что ему надо было повидаться с издателем. Мы проводили их на станцию, и папа выдал нам целый список, чего нам делать и не делать: начинался он с «не дергайте за веревку, если не знаете, к чему это приведет», а кончался «и Бога ради, ничего не затевайте — дождитесь субботы, я приеду». Между первым и последним пунктом был еще список указаний длиной с крокодилий хвост.