Общество одного человека

Боудман Эрих

Меня возмутил такой отзыв неместной, хотя я вполне с этим был согласен.

– Но возвышенности красивые, – дополнила она.

– Это да, – согласился я и взглянул на свой рисунок.

– Мило, – улыбаясь, сказала она. – Так ты художник.

– Стараюсь им быть, – ответил я.

– Неплохо получается, – с лёгкой ухмылкой сказала она. – А я не представилась – Марлен Айхенвальд.

– Роберт Крамер.

Приближалась гроза, и мы направились к городу.

– Откуда вы приехали? – спросил я.

–

Сейчас из Дортмунда, но мы часто переезжаем – отец очень любит Германию и познаёт её жизнь в разных регионах. Теперь мы здесь.

– То есть скоро вы снова уедите?

– Не знаю, когда точно, но да, – строго ответила она.

Я задумался. Какое-то время мы шли молча, и я изредка комментировал места.

– Зимой здесь весь город катается на коньках, – указал я на реку.

– М-м – кивала Марлен.

Я думал, за что зацепиться, как начать хороший разговор.

– Твой отец – Пётр Айхенвальд – он же продаёт музыкальные инструменты, верно?

– Верно, – ухмыльнулась она.

– А сама ты играешь на каком-нибудь?

– С детства играю на пианино, но недавно начала учиться на скрипке.

– Ты, получается, тоже человек искусства, – заметил я.

– Да, хочешь послушать?

– С удовольствием! – радостно ответил я.

Вдруг резко раздался гром и начался ливень. Мы быстро забежали в первое попавшееся кафе. Это было кафе «Веласкес». Ожидая, что дождь будет долгим, мы сели и заказали кофе.

– Тогда приходи к нам завтра после обеда, – ответила Марлен. – Родители будут рады, что у меня появился друг.

Пока мы ждали, когда кончится дождь, она рассказывала про свои выступления, про жизнь в других городах, о людях и их порядках. Я чувствовал какое-то пренебрежение в её голосе, словно ей все это было не нужно. Конечно, столько путешествий и ни одного друга – никакой радости. Но для меня её истории стали рассказами о другой жизни, я никогда не выезжал за пределы Крауфенбурга и путешествовал лишь в своём воображении благодаря книгам.

Для неё мои истории стали тем же, что и её для меня. Я рассказывал о друзьях, о наших странствиях по городу, поздних прогулках и восхищался её блестящими, заинтересованными глазами.

Когда дождь стих, мы вышли на мокрую улицу и направились к её дому. В ответ на мои рассуждения она рассказывала о трудностях постоянно быть новенькой и неизвестной. Наконец-то, думал я, встретились два одиночества: духовное и буквальное.

Перед крыльцом её дома я решил подарить ей свой рисунок, который написал на холме.

– Пускай это будет тебе напоминанием о сегодняшнем дне, – сказал я.

Она мило и благодарственно улыбнулась и убежала.

*******

На следующий день я пришёл к Айхенвальдам. Они поселились в большом особняке на окраине города с видом на степь. Меня

встретил дворецкий Густав Брец, назвав по имени, и показал куда идти.

Стены прихожей были завешаны картинами. Наверно, это повесили ещё настоящие владельцы дома, подумал я. Особняк казался безжизненным, немного неуютным и холодным, даже несмотря на тёплые оттенки в интерьере. Неожиданно появилась мать Марлен – Виктория Айхенвальд – высокая, гордая, с лисьими глазами женщина. Неожиданно, потому что она, как змея, появилась без шума, я даже не понял откуда, казалось, она не ходила, а левитировала.

– Ты, должно быть, Роберт, – поприветствовала она меня.

– Да, это я. Здравствуйте.

– Приятно познакомиться. Проходи в гостиную, Марлен скоро придёт.

В гостином зале стоял рояль. Привезли они его сами или это собственность хозяев – не знаю. Бренд «Айхенвальд» на нём ничего не говорил – их музыкальные инструменты были лучшими в Германии.

– Роберт, как я рада, что ты пришёл, – кричала Марлен, спускаясь по лестнице, и своим криком оживляла весь дом. – Что бы ты хотел услышать? Шопен? Кун? Или Керубини?

– Кого ты хочешь, – очарованно ответил я.

Она улыбнулась, села за рояль и заполнила холодную тишину дома музыкой. Она играла живую, весёлую мелодию Керубини из его Сонат. Играла она хорошо, лишь изредка поглядывая на меня, а я смотрел на неё, полностью отдавшись, и думал, что моё долгое одиночество стоило того, чтобы в итоге встретить такого человека. Я не знал сколько времени прошло, да это и не было важным – впервые в жизни я не думал о прошлом, не спешил вперёд, а достиг гармонии с временем. Марлен стала олицетворением моей жизненной эпохи, она управляла моим восприятием реальности и времени.

Мы виделись каждый день и гуляли после школы, беседуя по несколько часов. Всё предыдущее перестало иметь значения после этого. Ни равнодушие одноклассников, ни школа, ни воспоминания – ничего теперь не имело надо мной власти, кроме Марлен. Я посвящал ей свои рисунки, даже начал писать стихи.

Доверился я ей очень быстро. Я тогда совершенно не думал о последствиях такого доверия и просто плыл по течению чувств. Так я впервые влюбился.

Глава

III

Вот, что я ещё помню. В конце апреля мы гуляли по лесу, я рассказывал о мечтах и будущем, она мило улыбалась и поддерживала меня.

– Когда вырастем, будем много путешествовать, – заявил я.

– Конечно, Роберт, – мило отвечала она.

– Мы увидим Рим, Лиссабон, Мадрид – все города, какие захочешь.

– Не переношу жару, мне от неё становится плохо…

– Мне тоже, – вспомнил я. – Ну тогда Скандинавия!

– Замечательно! Всегда хотела в Норвегию.

– А я на Фарерские острова.