Обсидиановый храм
Шрифт:
Констанс была тигрицей и в других сферах жизни... Его мучило то, что он был настолько ослеплен ненавистью к брату, что воспринял ее успешное соблазнение лишь как некий триумф над Алоизием. Только позже, на том ложе боли, он понял, что ночь, проведенная с нею, была самой удивительной, захватывающей, чистой, возвышенной и приятной в его жизни. Его обуревала жажда наслаждений, как грешника, желающего ради искупления грехов припасть к власянице. Ничто в его жизни не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал, когда разжигал страсть, сдерживаемую на протяжении более сотни лет, в этой
Примитивные, старые лекарства женщины, которая ухаживала за ним, мало помогали от боли, но сотворили чудеса с тем, чтобы свести к минимуму рубцы. И через два месяца он покинул Джиностру с новой жизненной целью...
Он неожиданно осознал, что Констанс уже стоит перед ним. Диоген настолько погрузился в свои мысли, что не услышал, как она появилась.
Он быстро поднялся с кресла, прежде чем вспомнил, что намеревался остаться сидеть.
— Констанс, — выдохнул он.
Она была одета в простое, но элегантное платье цвета слоновой кости. Полумесяц кружевной вышивки под самое горло целомудренно прикрывал, но не мог скрыть, самое восхитительное декольте. Силуэт платья — мерцающего, словно паутина, в дрожащем пламени свечей — доходил до пола, где прятал ее ноги в полупрозрачной сборке ткани. Констанс всматривалась в его глаза, изучая его явное нетерпение с выражением, которое он так и не смог прочесть: сложная смесь интереса, осмотрительности, и — как он думал и надеялся — сдерживаемой нежности.
— Да, — сказала она тихим голосом.
Диоген поднял руку к узлу своего галстука, попытавшись ослабить его, действуя бессознательно и безрезультатно. Его разум находился в таком смятении, что он не смог ответить.
— Да, — повторила она, — я отдалюсь от этого мира с тобой. И... Я приму эликсир.
Она замолчала, ожидая ответа. Шок от облегчения и восторга, который обрушился на Диогена, был настолько силен, что только в этот момент он понял, насколько боялся, что она скажет «нет».
— Констанс, — выдохнул он снова, и это было единственным, что он оказался в силах произнести.
— Но ты должен заверить меня в одном, — продолжила она своим тихим, шелковистым голосом, и он весь обратился во внимание. — Мне нужно знать, что этот эликсир действительно работает, и что его изготовление не принесло вред ни одному человеку.
— Он работает, и никто не пострадал, я клянусь, — сказал он, и его голос от волнения прозвучал хрипло.
Она долго смотрела ему в глаза, а он, почти не осознавая, что делает, взял ее руку в свою.
— Спасибо, Констанс, — полушепотом произнес он, — спасибо. Ты даже представить себе не можешь, как это меня радует, — он был потрясен, когда обнаружил, что буквально ослеплен слезами радости. — И скоро ты узнаешь, какой счастливой я могу тебя сделать. Халсион действительно такой, как я тебе и обещал, и даже лучше.
Констанс ничего не ответила. Она просто продолжала смотреть на него в манере, свойственной лишь ей одной — оценивающе, выжидающе, загадочно. Диоген чувствовал, что от этого ее взгляда земля уходит у него из-под ног, что — как ни парадоксально — подействовало на него возбуждающе
Он поцеловал ей руку.
— Я должен объяснить тебе одну вещь. Как ты можешь себе представить, я был вынужден создать и поддерживать множество личностей. Личность, под которой я приобрел Халсион, носит имя «Петру Люпей». Это румынский граф из Карпатских гор Трансильвании, куда вся его семья бежала в советское время. Большинство из них были пойманы и убиты, но его отец сумел вывезти семейное богатство, которое Петру — он предпочитает звать себя Питером — унаследовал, будучи единственным сыном и последним выжившим из Дома Люпей. Поговаривают, что их разрушающийся фамильный замок находится рядом с поместьем графа Дракулы, — он улыбнулся. — Мне нравится это перевоплощение. Я сделал его человеком безупречных манер и вкусов, красивым модником, остроумным и обаятельным.
— Увлекательно. Но зачем ты мне все это рассказываешь?
— Потому что по дороге в аэропорт мне придется надеть на себя личность и внешний вид Петру Люпея и поддерживать этот образ, пока мы не доберемся до Халсиона. Пожалуйста, не удивляйся моей временной смене внешности. Конечно, на Халсионе я снова стану самим собой. Но во время путешествия я попросил бы тебя думать обо мне, как о Петру Люпее, и обращаться ко мне «Питер» — тем самым подтверждая мою личность и обеспечивая безопасный проезд.
— Я понимаю.
— Я знал, что ты поймешь. А теперь, пожалуйста, извини, но у меня еще много дел, прежде чем мы уедем — что, — если ты только этого пожелаешь — может случиться уже сегодня.
— Завтра, если ты не возражаешь, — ответила Констанс. — Мне нужно время, чтобы собрать вещи и... попрощаться с этой жизнью.
— Собрать вещи, — повторил Диоген, как будто эта мысль раньше не приходила к нему в голову. — Конечно.
Он отвернулся, намереваясь уйти, замешкался, а затем снова повернулся к ней.
— Ах, Констанс, ты такая красивая! И я так счастлив!
А затем он исчез во мраке коридора.
27
Проктор попытался встать, но сумел лишь подняться на колени. Собрав остатки сил, он попытался проверить расположение солнца и убедился, что оно находится в зените, напоминая раскаленный белый диск. Проктор понял, что около часа был без сознания. В нос ударил запах львиной крови. Он лениво потряс головой в попытке избавиться от этой вони, и мир мгновенно сделал перед глазами несколько крутых оборотов. Плохая идея, очень плохая.
Обретя, наконец, равновесие, Проктор сделал несколько глубоких вдохов и огляделся. Его рюкзак со снаряжением валялся на песке в сотне ярдов от него, в том месте, куда он отшвырнул его во время нападения льва. Рядом с ним лежал первый мертвый лев, развалившись бесформенной кучей рыжеватого меха. Второй лев находился совсем рядом с Проктором — достаточно близко, чтобы его можно было коснуться, просто протянув руку. Оскаленную открытую пасть, глаза и язык трупа разъяренного хищника уже облепили мухи. Липкая, высыхающая лужа крови пропитала песок вокруг его груди.