Обсидиановый храм
Шрифт:
Диоген замолчал, но мелодия, медленно угасая, звучала еще несколько секунд.
Он повернулся к Констанс, и она заметила предательский блеск влаги в его поврежденном глазу.
— Это место, — сказал он, — куда я прихожу, чтобы отрешиться от себя самого и всего мира. Это мое персональное место медитации.
— Оно невероятное. В подобный эффект света почти невозможно поверить.
— Согласен. Видишь ли, Констанс, огромный кошмар моей жизни заключается в том, что я вижу всё только в черно-белом цвете. Все остальные цвета покинули меня со времен... События.
Она
— Я цепляюсь за память о цветах. Но когда я вхожу сюда, и меня окружает этот монохроматический свет, то я могу каким-то образом мельком увидеть цвета, по которым так отчаянно скучаю. Мое боковое зрение улавливает какие-то эфемерные вспышки цвета.
— Но как?
Он развел руками.
— Эти панели представляют собой цельные куски отполированного минерала, который называется обсидианом. Вулканическим стеклом. Взаимодействуя со светом, он проявляет некоторые специфические свойства. Когда-то я проводил исследования касательно влияния света и звука на организм человека, и это место — один из моих результатов.
Констанс снова огляделась. Утреннее солнце освещало только одну сторону храма, и его прохладный и серый рассеянный свет, казалось, шел извне, но в то же время ниоткуда. Противоположная сторона храма была темной, но не черной. В комнате не присутствовал ни чисто белый цвет, ни чисто черный — все пространство было погружено в бесконечные градации серого.
— Итак, это твой обсидиановый храм.
— Хм, обсидиановый храм... какое необычное название. Да, его определенно можно называть и так.
— А как его называешь ты?
— Мой Толос.
— Толос. Как храм-ротонда в Греции?
— Точно. Мой построен по размерам небольшого Толоса в Дельфах.
Диоген замолчал, а Констанс довольствовалась тем, что просто стояла и поглощала захватывающую безмятежность и красивую простоту пространства. Тишина окружила ее, и она почувствовала, что впадает в некую своеобразную задумчивость, призрачное состояние небытия, где ее самосознание начало растворяться и рассеиваться.
— Пойдем.
Она глубоко вздохнула, возвращаясь к реальности, и спустя пару мгновений оказалась на улице, моргая от яркого света, ошеломленная нахлынувшей на нее волной цвета.
— Продолжим экскурсию?
Констанс взглянула на него.
— Я... чувствую себя немного дезориентированной и хотела бы вернуться в библиотеку, чтобы отдохнуть. Позже, если ты не возражаешь, я бы хотела прогуляться одна.
— Конечно, — ответил Диоген, разводя руками, — остров в твоем полном распоряжении, моя дорогая.
44
Диоген отдыхал в своей гостиной на втором этаже, когда услышал, что Констанс тихо спустилась по лестнице, ведущую от ее апартаментов, открыла заднюю дверь и миновала веранду. Она шла очень тихо, но слух Диогена был неестественно острым, и он смог проследить за ее передвижениями ориентируясь только лишь по звуку. Он поднялся и выглянул в окно,
Она во многом напоминала ему дикое животное: возможно тигрицу, или даже мустанга. Укрощение такого животного должно происходить с бесконечным терпением, мягкостью и добротой. И, как при укрощении дрессировщиком тигрицы, принуждение в любом виде может стать для него фатальным. Он все еще был поражен тем, что завоевал ее — по крайней мере, частично — уговорил покинуть особняк Пендергаста, где она прожила почти всю свою долгую жизнь, и сумел привести ее сюда. Он чувствовал, что именно сейчас начинает сбываться его самая заветная мечта, и его самая потаенная фантазия. Но до полного приручения было еще далеко. Сейчас настало самое хрупкое время — момент, когда, из-за любой мелочи, его тигрица могла сорваться с поводка.
Самое важное условие при обращении с дикими животными — это давать им свободу. Ни в коем случае не стоит загонять их в угол, или сажать в клетку. Укрощение должно происходить изнутри, а не снаружи. В его случае это было соблазнение, а не завоевание. Констанс охотно сплела бы свои собственные узы, свои собственные ограничения и навязала бы их себе сама — это был единственный способ, благодаря которому все его предприятие могло бы сработать. Его главной приманкой, конечно же, был эликсир. Когда она начнет ощущать в своем теле его омолаживающие эффекты... именно тогда, как он надеялся, в их отношениях настанет поворотный момент.
Теперь, когда она покинула дом, он обратил свое внимание на небольшой поднос, который принес ему Гурумарра и на котором лежало одно единственное письмо, прибывшее в почтовую ячейку, находящуюся на Ки-Уэст. Взяв перламутровый нож для вскрытия писем, он аккуратно разрезал сначала более крупный внешний служебный конверт, а затем лежащий внутри него конверт поменьше, и извлек из него лист дешевой бумаги. Письмо было написано мелким, четким, острым почерком. Он с радостью отметил, что приветствие отсутствовало, впрочем, как и подпись отправителя с обратным адресом, но он прекрасно знал, кто именно ему написал.
«Я выполнила все твои поручения. Целиком и полностью. Все прошло, как и было запланировано. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, потому что я исполнила все именно так, как ты меня и просил, не оставив никаких следов. Только при этом пришлось использовать более жесткие методы, чем ты санкционировал, вот и все. Я расскажу подробности при встрече, и надеюсь, что она произойдет, как можно раньше.
Когда и где? Я многое хочу тебе рассказать. Пожалуйста, дай мне знать, время и место, где мы сможем встретиться».
Нахмурившись, Диоген дважды перечитал письмо. Записка была весьма навязчивой, и она только усилила беспокойное чувство, которое он испытывал уже в течение некоторого времени. Он встал, разорвал письмо и конверты пополам, отнес их в небольшой кирпичный камин, где поджег спичку и поднес ее к краям бумаги. Он так и стоял, наблюдая за тем, как обрывки занялись и, в конце концов, оказались полностью охвачены пламенем. Когда горение прекратилось, он взял кочергу, и пошевелил пепел, превращая его в пыль.