Обстоятельства гибели
Шрифт:
— Все в порядке? — спрашиваю я. — В полном?
— Проверяю, — говорит она, своим тоном дистанцируясь еще больше. Я чувствую ее секреты.
Люси никому не доверяет. И не должна. Мне и самой не следовало бы кое-кому доверять. Людям, которые манипулировали, лгали и утверждали, что так нужно для дела. Справедливого дела, праведного или благородного. Нуни Пьесту и Джоанну Рул задушили в постели, наверное подушками. Вот почему не было реакции тканей на повреждение. Привязанных к стульям, их насиловали, резали мачете и битым стеклом — и все после смерти. Благое, справедливое деяние, по мнению тех, кто это
Я открываю левую переднюю дверцу и становлюсь на шасси. Ветер бьет в лицо. Извернувшись, чтобы не зацепиться за ручки управления, опускаюсь в левое кресло и пристегиваюсь. Слышу, как за спиной у меня открывает дверцу Марино. Большой, шумный и неуклюжий, он устраивается сзади, где сидит всегда. Даже если он у Люси единственный пассажир, то впереди для него места все равно нет. В вертолете двойное управление, и Марино вполне может что-то задеть, на что-то наткнуться или опереться, потому что он не думает. Просто не думает.
Люси занимает свое место и начинает еще одну предполетную проверку. Я помогаю ей тем, что отмечаю пункты проверки в списке. У меня никогда не возникало желания летать на вертолетах, которыми управляла моя племянница в последние годы, ездить на ее мотоциклах или итальянских спорткарах, но я справляюсь с ролью второго пилота и помогаю с картами и авионикой. Я знаю, как переключить радио на нужную частоту и ввести информацию в транспондер или систему радиопеленгации. В крайнем случае я могла бы, наверное, даже посадить вертолет, хотя вышло бы не очень изящно.
— Концевые выключатели в положении «выключено», — продолжаю я.
— Есть.
— Прерыватели включены.
— Есть.
Мы идем вниз по ламинированному пластиком списку, и проворные пальчики Люси касаются всего, что я называю.
Она включает бустерный двигатель и переводит дроссель в режим малого газа.
— Справа чисто. — Люси бросает взгляд в боковое окно.
— Слева чисто. — Я смотрю на темный пандус и скромное здание с освещенными окнами и стоящий на безопасном расстоянии «пайпер каб» под дрожащим на ветру брезентом.
Люси включает стартер, и лопасть несущего винта начинает медленно, с натугой вращаться, постепенно добавляя, тяжело, в ритме сердечного пульса, рассекая воздух, и я думаю о нем, том человеке в парке. Думаю о его страхе, о том, что услышала в трех словах. «Что за?.. Эй!..» И вскрик от боли.
Мысленно я снова и снова проигрываю ту сцену. Угол камеры вдруг меняется, она показывает голые ветки и серое небо, потом край длинного черного пальто. Оно промелькнуло в рамке за одно мгновение, может быть, секунду. Кто способен переступить через попавшего в беду человека так, словно он неодушевленный предмет, камень или бревно? Кто может оставить без внимания человека, схватившегося за грудь и упавшего на землю? Наверное, тот, кто это и сделал. Или кто-то, кто не хочет быть замешан в этом деле и имеет на то серьезную причину. Так поступают иногда свидетели нападения или наезда, которые предпочитают уехать с места происшествия, чтобы не участвовать в расследовании. Мужчина или женщина? Видела ли я обувь?
Запись нужно просмотреть еще раз, повнимательнее, но не сейчас. Айпад лежит сзади, да и времени нет. Лопасти уже взбивают воздух, и генератор подключен. Мы с Люси надеваем наушники. Она включает концевые выключатели, авионику, полетные и навигационные приборы. Я ставлю переключатель интеркома в положение «только экипаж», чтобы Марино не слышал нас, а мы не слышали его, пока Люси разговаривает с авиадиспетчером. Мы ждем от диспетчерской разрешения на взлет. Я ввожу пункты назначения в джи-пи-эс, в индикатор движущейся карты и в навигационную систему Челтона. Поправляю альтиметры. Сверяю цифровой индикатор уровня топлива и топливомер. Я дублирую почти каждое свое действие, потому что это никогда не лишнее, как говорит Люси.
Наконец башня дает добро, и мы катимся к взлетной полосе, поднимаемся и, взяв курс на северо-восток, пролетаем над Делавэром на высоте тысяча двести футов. Ветер морщинит темную воду, которая похожа на густой и быстрый поток расплавленного металла. За деревьями, словно маленькие костры, мелькают огоньки.
4
Мы меняем направление, поворачивая к Филадельфии, потому что видимость с приближением к побережью ухудшается. Я переключаю интерком — проверить Марино.
— Ты как там, сзади? — Я немного успокоилась и уже не злюсь на него так сильно. К тому же куда больше меня занимает длинное черное пальто и последнее восклицание хозяина собаки.
— Надо поскорее пройти Нью-Джерси, — слышится его голос. Марино знает, где мы находимся, потому что в заднем пассажирском отсеке на видеоэкране есть бортовая карта.
— Туман и ледяной дождь. В Атлантик-Сити условия для полета по приборам. И быстрее не получится, — говорит Люси. — Перехожу на «экипаж».
Марино снова выключен из нашего разговора; диспетчеры передают нас от одной башни к другой. У меня на коленях секционная карта Вашингтона. Я ввожу в джи-пи-эс новый пункт назначения — Оксфорд, штат Коннектикут, где у нас будет последняя заправка. Мы отслеживаем погоду по монитору и видим наползающие со стороны Атлантического океана плотные желтые и зеленые массы. Мы можем обгонять шторм, уклоняться от него, нырять под него, но лишь оставаясь над сушей. К тому же нам помогает попутный ветер, добавляя скорости, которая и без того достигает ста пятидесяти двух узлов.
— Как дела? — спрашиваю я, продолжая отслеживать вышки сотовой связи и другие воздушные суда.
— Будут еще лучше, когда доберемся до места. Думаю, нам удастся обогнать вот эту тучку. — Она указывает на дисплей погодного радара. — Но при малейшем сомнении будем садиться.
Племянница не прилетела бы за мной, если бы допускала возможность ночевки в поле. Я и не беспокоюсь. Может быть, беспокоиться о чем-то еще просто нет больше сил.
— А вообще? Ты как? — говорю я в микрофон, слегка касаясь его нижней губой. — В последние недели много о тебе думала.