Обстоятельства гибели
Шрифт:
— Мы не знаем, с чем имеем дело, — в который уже раз повторяю я.
— В обойме у «глока» семнадцать патронов, и еще один в стволе, — сообщает Люси. — Мощная штука. Любую свадьбу испоганишь. Надо узнать, кто женился и что были за гости.
— У людей такого рода есть еще и дополнительные магазины. — Я знаю, как это было в Форт-Худе, в Вирджиния-Тек и во многих других местах, где преступники открывали огонь, не особенно заботясь о том, кого убивают. — Те, кто планирует массовое убийство, обычно запасаются и патронами, и оружием. Но я с тобой согласна. Американская академия искусств и наук — заведение не простое. И правда, надо бы разузнать подробности этой свадьбы.
— По-моему, ты и сама член этой конторы, — обращается ко мне Марино. — Может,
— Я не член.
— Шутишь.
Я могла бы сказать, что не получала ни Нобелевскую, ни Пулитцеровскую премию, что у меня нет степени доктора философии, но я доктор медицины и доктор права, но это не в счет. Я могла бы напомнить, что список членов академии в данном случае не так уж важен, потому что здание может арендовать и не член академии. Важны только связи и деньги. Но вдаваться в пространные объяснения у меня не было ни малейшего желания. И кто его просил звонить Бриггсу? Вот на черта он это сделал?
— Что касается записей. Есть хорошая новость и не очень. — Люси опускает руку за сиденье и подает мне свой айпад. — Хорошая новость: ничего не было стерто. По крайней мере, последняя запись сохранилась. И это может послужить аргументом в пользу того, что шпионил все-таки он сам. Ведь если бы кто-то следил за ним и был причастен к его смерти, он, скорее всего, подключился бы к веб-адресу и очистил жесткий диск и SD-карту прежде, чем до них добрались бы люди вроде нас.
— А как насчет того, чтобы унести это чертово радио и наушники? — вступает Марино. — Если парня вели, если на него охотились и кто-то его шлепнул? Лично я бы на месте ловкача прихватил и то и другое да и смылся. Бьюсь об заклад, запись делал он сам. И в то, что это был кто-то другой, никогда не поверю. А еще я уверен, что этот парень занимался чем-то незаконным. Не знаю, зачем ему все это шпионское оборудование понадобилось, но знал о нем только он один. Досадно, что нет записи преступника, того, кто его угрохал. Тоже, кстати, примечательный факт. Если он нарвался на кого-то, когда выгуливал собаку, то почему камера это не записала?
— Камера не записала, потому что он этого типа не видел, — отвечает Люси. — Он на него не смотрел.
— При условии, что человек, так или иначе способствовавший его смерти, вообще был, — напоминаю я обоим.
— Верно, — соглашается Люси. — Устройство записывает преимущественно то, на что смотрит тот, кто его носит. Камера находится на макушке и направлена непосредственно вперед, как третий глаз.
— Значит, тот, кто его шлепнул, подошел сзади, — подводит итог Марино. — И случилось все так быстро, что жертва не успела даже обернуться. Либо так, либо имело место нечто вроде снайперского выстрела. Может, в него выстрелили с расстояния. Типа отравленным дротиком. Некоторые яды ведь вызывают кровоизлияние, так? Кто-то скажет, что это уж слишком, но ведь такое иногда случается. Помните тот случай, когда агент КГБ отравил кого-то рицином [12] , уколов зонтиком? Тот парень ждал автобус на остановке, и никто ничего не заметил.
12
Рицин — белковый токсин растительного происхождения.
— Человек, о котором ты говоришь, был болгарским диссидентом и работал на Би-би-си. Насчет зонтика полной ясности нет, а вот ты без карты только глубже в чащу забираешься, — отрезаю я.
— В любом случае рицин не убивает мгновенно, — вставляет Люси. — Как и большинство ядов. Даже цианид. Не думаю, что его отравили.
— И это к тому же нам совершенно не поможет, — отвечаю я.
— Моя карта — опыт копа, — говорит Марино. — Я использую свои дедуктивные навыки. Не зря же меня называют Шерлоком. — Он стучит по бейсболке толстым указательным пальцем.
— И никто тебя Шерлоком не называет, — доносится сзади голос Люси.
— Нам это
— Не ты ли постоянно твердишь, что мыслить надо шире? — Марино защищается, и в его голосе слышатся жесткие нотки.
— Что проку гадать?
Делать поспешные выводы вполне в натуре Марино, но после того, как он перебрался в Кембридж и стал работать на меня, эта черта проявляется все сильнее. Я нахожу объяснение в том, что в нашей жизни постоянно присутствуют военные, и это столь же ощутимо, как и пролетающие над Довером самолеты. Еще больше я виню в этом Бриггса. Марино в полном восторге от этого «настоящего мужчины», судебного патологоанатома да к тому же еще и армейского генерала. Тот факт, что и я имею отношение к военным, никогда ничего для него не значил и даже не принимался во внимание, и это несмотря на то, что армия была частью моего прошлого, а после 11 сентября я даже получила особый статус. Марино всегда игнорировал мои связи с правительством, делая вид, что никаких связей и вовсе нет.
Он смотрит вперед, и фары приближающегося автомобиля освещают его лицо с печатью недовольства и некоторой самоуверенности, составляющей часть его натуры. Я бы, наверное, пожалела Марино — мы привязаны друг к другу, и это отрицать невозможно, — но не сейчас. Не в нынешних обстоятельствах. Не хочу показывать, как я расстроена.
— Чем еще ты поделился с Бриггсом? Кроме своего мнения?
Марино молчит, и в разговор вступает Люси:
— Бриггс видел то же самое, что увидишь ты. Идея не моя, и пересылала материалы не я. Это так, для полной ясности.
— Что именно ты не пересылала? — интересуюсь я, хотя и знаю уже ответ. Невероятно. Марино переслал Бриггсу материалы, являющиеся, по сути, уликами. Дело мое, но первым информацию получил Бриггс.
— Он захотел посмотреть, — говорит Марино, как будто желание генерала уже само по себе достаточная причина. — Что я, по-вашему, должен был ему сказать?
— Ты ничего не должен был ему говорить. Его это дело совсем не касается. Ты действовал через мою голову.
— Ладно, пусть так, — признает Марино. — Но его же назначили главным врачом. То есть, можно сказать, его назначил президент. И если так, то по рангу он выше любого из нас.
— Генерал Бриггс не является главным судмедэкспертом штата Массачусетс, и ты на него не работаешь. Ты работаешь на меня. — Я тщательно подбираю слова. Стараюсь говорить спокойно и рассудительно, как бывает, когда в зале суда меня пытается сбить с толку какой-нибудь враждебно настроенный прокурор или когда Марино готов вот-вот взорваться, разразиться проклятиями и хлопнуть дверью. — ЦСЭ подпадает под смешанную юрисдикцию и может в некоторых случаях заниматься федеральными делами, и это, конечно, вносит некоторую неразбериху. Мы — совместное предприятие двух правительств, федерального и штата, а также МТИ. Все запутано и хитро, эксперимент беспрецедентный, вот почему ты должен был предоставить заниматься этим делом мне, а не идти в обход. Преждевременное вмешательство генерала Бриггса создает проблему, которая заключается в том, что некоторые вещи могут начать жить самостоятельной жизнью. Но что сделано, то сделано.
— Что ты имеешь в виду? Что сделано? — неуверенно спрашивает Марино.
Я улавливаю в его голосе беспокойство, но протягивать руку помощи не собираюсь. Пусть сам подумает о том, что сделано, потому что сделал это он.
— Ладно, теперь расскажи мне о плохих новостях. — Я поворачиваюсь к Люси.
— Посмотри. Здесь три последние записи, включая примерно минуту, когда камера записывала санитаров, копов и меня в лаборатории.
Цветной дисплей айпада ярко светится в темноте. Я касаюсь иконки первого выбранного Люси видеоклипа и вижу то же, что видел умерший вчера в пятнадцать часов четыре минуты: черная с белым борзая свернулась на голубом диване в гостиной с сосновым полом и сине-красным ковриком.