Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Деймон ощутил тревогу — мутную, не слишком сильную, но не дающую спокойствия тревогу. Что-то случилось, и это что-то очень-очень плохо.
Несмотря на то, что еще не достаточно стемнело, здесь все равно царил полумрак.
— Я тебя еле разыскал, — продолжил Тайлер. Он тоже заметил, что что-то случилось. Чего-то не хватало в привычном интерьере Добермана. Тот жил в вечном хаосе, в вечной сумятице, но даже отсутствие пыли и грязной посуды все равно не облегчало ощущения отсутствия чего-тот в этом доме. — В катакомбах о тебе месяц ничего не слышали.
— Да, я там не появлялся, —
— Бросил? — спросил он, не уточняя очевидных фактов.
— Да, — ответил Сальваторе, тоже не вдаваясь в подробности.
Локвуд ощущал головную боль и стихийную ярость внутри. Но ярость была вызвана не тем, что он поменялся со своим другом местами. Ярость заключалась в том, что ошибки прошлого нельзя исправить. Ты можешь их признать, но легче от этого никому не станет.
Даже если тебя простят.
— Давно? — спросил он, а потом снова ухмыльнулся: — Месяц назад, верно?
Деймон опять кивнул.
Во взгляде Тайлера не было жизнелюбия и наивности. В доме Сальваторе не было пепельниц и запаха сигарет. Иногда от старых привычек все-таки получается избавиться.
Правда, ты при этом будто становишься другим человеком.
— Бонни переживала, — тихо произнес Доберман, нарушая прежнюю тишину. — Боялась, что тебя не выпустят.
— Выпустили. Ты не знаешь, каков сейчас поток беженцев.
Сальваторе не следил за новостями в последние недели. Его голова была забита иными мыслями. Одно он знал точно — Елена тоже вернулась. Беннет ничего не рассказывала, потому что у ее старого знакомого была теперь совершенно другая жизнь. Теперь он знал еще кое-что — Тайлер тоже вернулся, но стоит ли говорить об этом Бонни?
— И как тебе Мексика?
— Самая вариативная в плане языков страна. В больших городах говорят по-испански, но в пригородах и городах ситуация другая. Индейцы одного пригорода не могут понять индейцев другого. Но они, знаешь, мудрые… Совсем как в книгах Джеймса Купера…
На миг Сальваторе открылся прежний Тайлер — Тайлер, любящий мир и жизнь во всем ее проявлении. Но это был всего лишь миг, который прошел так быстро, словно его и не было. «Так сгорают миры», — подумал Доберман вглядываясь в пустоту сущности бывшего приятеля.
Локвуд взял бутылку, сделал несколько глотков, поставил пойло на место и обратил свое внимание на Деймона, как показалось последнему, впервые за момент их сегодняшнего разговора.
— Нам надо поговорить об этом, хотим мы этого или не хотим.
Деймон усмехнулся, закатил глаза.
— Я не трогал твою девчонку — тысячу раз уже говорил. Даже понятия не имею что с ней теперь. И не видел уже месяца полтора, если не больше. Ничего у нас не было.
— А если бы она не была моей?.. — вопрос, мучавший не только Локвуда. Сальваторе быстро посмотрел в глаза друга. — Ты бы обратил на нее внимание?
Доберман ушел в завязку на целый месяц. Курение, клубы и незаконные бои ушли в прошлое. Перейти к спокойному ритму жизни не сразу получилось, но слово есть слово, и Деймон всегда сдерживал свои
Ты не можешь просто стать другим человеком. В один прекрасный день, в один прекрасный месяц ты не изменишься. Осколки прошлого будут вонзаться в тебя еще очень долго. Их — эти осколки — просто надо вытащить и выкинуть. Правда, руки поцарапать все равно придется.
— Мы встретились с ней в метро, за неделю до того, как она встретилась с тобой, Тайлер. И поверь, если бы я обратил внимание, всей бы этой ебатории не было.
Тайлер еще сделал глоток. В полумраке Сальваторе показалось, что на тыльной стороне ладони, начиная от фаланги указательного пальца тянется шрам, уходя под рукав куртки. Шрамы всегда заметны — она кричат на теле своего носителя, они становятся питомцами твоего обугленного сознания.
— Я должен был уступить тебе ее.
— Мы не на рынке, — спокойно, но несколько цинично произнес Сальваторе. — Уступил не уступил — не важно. Все равно уже плевать на все.
Тайлер оперся о спинку стула и устремил взгляд на Сальваторе как человек, который имеет в рукаве несколько козырей. Локвуд только одного не понимал — Деймон никогда не проигрывал. И Деймон разбирался в азартных — чувствах? — играх лучше, чем его приятель.
— Джоанна. Она пришла ко мне, когда у вашего романа был самый зенит. Вы были вместе три или четыре года — точно не помню. Она назвала меня Тайером Смоллвудом. Она никогда не могла запомнить ни моего имени, ни моей фамилии. Она сказала, чтобы я прекратил вытаскивать тебя на кутежи и тусовки. Сказала, что она любит тебя и что не намерена терпеть то, как я тебя извожу.
Локвуд смотрел в стену. Его исповедь, — приторно-сладкая, как карамель, — тянулась и тянулась, становясь причиной еще более сильного голода и боли в зубах.
— Ты увлекался незаконными боями, грабежами и рэкетом. А я знал, где достать метамфетамин по дешевке. Я был угашенным, твоя подружка — разъяренной. Не мне тебе рассказывать, какие она устраивала скандалы, да?
Открытое окно пропускало свежий морозный воздух. Деймон всегда питал страсть к открытым окнам. Психологи бы увидели в этом суицидальные оттенки, а реалисты — стремление к свободе. В действительности Доберман просто любил холодный воздух как — Елена! — Джоанна из снежной Швеции.
— Она кинулась на меня, разбив перед этим две бутылки купленного вискаря. Кинулась с тумаками и криками, словно могла как-то меня одолеть этими жалкими попытками. Я отшвырнул ее в сторону — она сильно ударилась затылком, пошла кровь… — Тайлер снова выпил. Он смотрел на стены, где тени от веток плясали какую-то кадриль. Ветер срывался, а снег все шел и шел. — Я попытался ей как-то помочь, но она еще больше разозлилась из-за крови. Мне показалось в тот момент, что она и не чувствовала боли. У нее эмоции были на пике из ссор и недопонимания с тобой… Я схватил ее. Скрутил как ребенка, а она все брыкалась и брыкалась. Словно дикий зверь. Раненный и свирепый дикий зверь, готовый еще сражаться.