Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Он украдкой взглянул на Гилберт. Елена, скрестив руки на груди от холода, смотрела себе под ноги, чувствуя дикий дискомфорт и не зная, куда себя деть. Неужели ее совесть пробуждается после многовековой спячки? И это молчание невыносимо…
— Не думай, что после этого мы с тобой подружимся, — произнес Деймон, снова устремляя взор вперед. Он знал, что теперь Елена будет его разглядывать, а потому поспешил избежать зрительного контакта. Елена молчала некоторое время, потом задала самый каверзный и ненужный сейчас вопрос:
— Почему
Сальваторе усмехнулся. Он достал пачку сигарет и, с сожалением обнаружив, что она пуста, бросил мусор на дорогу.
— Ты же меня терпеть не можешь с первой встречи, — продолжила Елена, удивляясь самой себе. Неужели это все происходит с ней сейчас?
— Я думал, это у нас взаимно, — пожимая плечами, ответил Деймон, чувствуя, как его настроение начинает ухудшаться.
— Да, но… Ведь причина должна быть. У всего ведь должна быть причина…
Сальваторе остановился, засунув руки в карманы. Девушка сделала тоже несколько шагов, а потом остановилась и, обернувшись, уставилась на Сальваторе. Отлично, значит, перемирие длилось не долго.
— А если я скажу, что бесишь ты меня просто так. Просто ты мне не нравишься: мне не нравится твоя правильность, не нравится, что ты вешаешься на моего друга, не нравится твоя внешность. Что, если нет никакой причины?
Елена ощутила, как страх и скованность отступают. Она опустила руки, расправила плечи, в недоумении все еще таращась на Деймона, пытаясь понять, провоцирует он ее на очередную перепалку или сказал сейчас правду. Сальваторе подошел к девушке вплотную и, глядя на нее сверху вниз, стал выплевывать каждое слово:
— Но а если ты, и правда, хочешь знать причину, то слушай. Я презираю тебя потому, что ты считаешь себя очередной уездной принцессой, созданной для большой любви. Ты с пренебрежением смотришь на людей моего класса, относишься к нам как к мусору: боишься попачкать свои жалкие ручонки, поэтому даже не поздороваешься…
— А, так все дело в том рукопожатии, да? — смело произнесла Гилберт, подняв выше подбородок. В этой зрительной войне «Кто кого?» не будет ни победителя, ни проигравшего. В их глазах было столько злобы, презрения и ярости, что энергия их эмоций была бешеной.
— Да, все дело в том рукопожатии. Тебе ведь, — он усмехнулся, — даже невыносимо посмотреть на человека со шрамами или посмотреть на того, кто на ранг ниже тебя. Я презираю тебя и тебе подобных, потому что вы считаете людей низшего класса — мусором.
Елена усмехнулась. Она слышала, что на задворках сознания где-то кричал здравый смысл; знала, что этот человек только что спас ее жизнь, и что она обещала быть себе дружелюбной…
Но грани стерлись, и остановиться было уже невозможно. Ведь
— Да, я тоже к тебе особую любовь питаю, но не потому что я брезгливая и изнеженная, какой ты меня назвал, — взорвалась Елена. — Для таких как ты нет правил и ограничений. Вам лишь бы крушить, ломать, калечить, показывая какие вы сильные и непобедимые! Вы получаете удовольствие, когда унижаете кого-то, избиваете или угрожаете ему!
— Если бы не мои угрозы, тебя бы сейчас по кругу пустили, — спокойно ответил Сальваторе, пожимая плечами, словно слова Гилберт его вообще никак не задевали. Словно он услышал только отрывок ее пламенной речи.
— Ты ведь всем подряд угрожаешь.
— Я тебе не угрожал, — категорично заверил Сальваторе.
— Ах, значит, мне показалось тогда в парке?
Деймон молчал, словно пытался усиленно вспомнить, что же произошло за время его героических побед в парке. А потом, все-таки вспомнив, — или сделав вид, — усмехнулся и снова повторил:
— Я тебе не угрожал.
— Да пошел ты!
— У вас проблемы, граждане?
Полицейский словно появился из ниоткуда. Елена все еще раздувалась от злости — ну, ей же надо было сорваться на ком-то из-за собственной неудачи, вот и представился повод. Деймон же, повернувшись, внимательно посмотрел на полицейского и, убедившись, что тот никакой опасности не несет, спокойно ответил:
— Леди пытается поблагодарить меня за то, что я спас ее от хулиганов, набросившихся на нее в парке.
Полицейский недоверчиво посмотрел на Елену, которая, психанув, быстрым шагом направилась вдоль по улице, а потом недоверчиво взглянул на Сальваторе.
— Что-то не похоже это на благодарность.
— Просто она от меня в захвате. Разрешите, я провожу ее?
Оставив позади пораженного полицейского, Сальваторе направился за девушкой. Он решил, что сейчас действительно прибегнет к угрозе, потому что после ее появления его дружба с Локвудом стала трещать по швам, а его собственное настроение ухудшается донельзя. Деймон схватил девушку за руку, заставляя обернуться. Гилберт хотела вытащить руку, но Доберман лишь крепче привлек девушку к себе и процедил над ее ухом:
— Оставь Тая в покое, слышишь? Исчезни!
— Иначе что? Ударишь меня? Давай! Так ты только докажешь собственное ничтожество.
Сальваторе почувствовал неописуемую злость. Схватив девушку за плечи, он сдавил их с такой сильной, чтобы та самая Мальвина прочувствовала весь спектр яркой боли. Гилберт сжала зубы, уставившись на Добермана, чувствуя неимоверную силу выдерживать этот зрительный бой и желая доказать, что она не боится Сальваторе, и что ей плевать, что он спас ее жизнь. Один благородный поступок еще ничего не означает. В книгах обычно после подобного все идет к перемирию и симпатии, но Елена ощущала лишь злобу.