Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Сальваторе выдохнул, решив оставить все свои эмоции и размышления на потом. В конце концов, с кое-чем придется мириться, хочется этого или нет. Мужчина сел рядом, снова слишком близко. Кажется, близость и ненависть — необходимые компоненты взаимодействия этих двух людей.
— Дженна ждет на лестничной клетке. Она хочет встретиться с тобой. Поговорить. Убедиться, что с тобой все в порядке.
Елена отрицательно покачала головой, опуская взгляд и вжимаясь в изголовье еще больше. Она боялась взгляда своего
— Послушай, — он научился быть слишком терпимым и внимательным. Уговаривать эту девчонку по нескольку раз на день стало уже чем-то вроде образа жизни. — Просто… Черт тебя дери, Елена!
Он бы мог снова наговорить кучу красивых слов, наобещать всего, что только можно и претвориться, что ему это не в тягость. Только он понимал одно: слова его не помогают, и когда Елена это осознает — будет почва для нового взрыва. А терзать эту девочку новыми эмоциями было бы кощунством.
Доберман отстранился, сел на самый край.
— Ты должна жить дальше, понимаешь?
— Для кого? — она сама подалась навстречу, подсев ближе. — У меня никого не осталось.
Сальваторе сжал зубы, схватил девушку за руки, резко ее привлекая к себе.
Ненависть и близость — необходимые компоненты для их общения. А что составляет фундамент? Что с самого начала было мотиватором? Стимулом? Что заставило его тогда в тот злоебучий день к ней пристать, а ее — быть такой независимой, гордой и высокомерной? Что их обоих каждый раз заставляло бросать друг другу перчатку и, не сомневаясь, принимать ее? Может, они прочувствовали, что одиноки? Что в них есть нечто общее? Схожее?
Ложь. Фундамент их безумного общения — импульсивность. Импульсивность души. Внезапные слова, необъяснимые поступки, неожиданные эмоции — это судорогами охватывает их тела. И поддаться этому опиуму так легко, так соблазнительно, так… желанно.
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь! — процедил он, вглядываясь в глаза девушки. — У тебя есть Дженна. Есть Тайлер, человек, который любит тебя и заботится о тебе даже тогда, когда не может быть рядом. У тебя есть ты! Хотя бы ради трех людей ты должна жить!
Она поддалась импульсивности еще раз: вырвала руки, схватила запястья Сальваторе, сильно сжала их.
— Я не могу видеть ее, потому что она чертовски сильно напоминает мне о матери!
— Это жизнь, Елена, — не колеблясь и не сомневаясь ответил Доберман. Он сказал это на автомате: потому что знал что говорить, потому что прочувствовал это на собственной шкуре. — И иногда, порой довольно часто, нам приходится делать то, что совсем не хочется: пересиливать боль, бороться, встречаться с осколками прошлого…
Его голос сник на последнем словосочетании. Туманным видением перед мысленным взором появился образ Хэрстедт, которая
— Ненавидеть. Любить не тех, кого хотелось бы, врать и… Это можно продолжать бесконечно.
Он высвободился из ее цепкой хватки, резко поднимаясь. Елена же, как ребенок, смотрела на Деймона, ощущая лишь хаос в своей душе, ощущая, как уже теряет себя. Рядом с ним и без него. Когда он рядом и когда его нет.
— А ты будешь тут? — наивный вопрос, ненужный и обезоруживающий. Теперь Доберман почти добился своего: Гилберт под его контролем. Морально. Физически. И остается лишь несколько шагов до финального аккорда.
— Некоторые вопросы ты должна научиться решать сама, — они оба услышали, как хлопнула дверь: Соммерс надоело ждать. Она нетерпеливо закрывала дверь и поспешно разувалась. — Я не всегда буду рядом.
— Почему?
Он быстро посмотрел на нее, словно желая убедиться, не розыгрыш ли это. Нет, Елена была вполне серьезной. И ее вопросы тоже для нее был важным…
Ввалилась Дженна. Хрусталь соития душ разбился вдребезги: Деймон мгновенно вылетел из комнаты, а Гилберт опустила взгляд, чувствуя, что прокололась на чем-то очень важном, но пока не поняла на чем именно.
Дженна не увидела ничего из ряда вон выходящего. Дома было чисто и убрано. Елена сидела на застеленной постели, держа на коленях планшетку с листами формата А4 и карандаш. Она была одета в аккуратную и опрятную одежду, а волосы были собраны в косу — всяко лучше, чем она выглядела до этого. Женщину пугало другое: отсутствие энергии в этой комнате. Словно тут и не жил никто. Холод и пустота.
Она тихо подошла и села на самый край, пока Елена что-то черкала карандашом, не смея посмотреть на свою родственницу. Трагедия оказалась гораздо более масштабной, чем это могло показаться на первый взгляд.
Что-то хотелось сказать, но слова таяли воском. Что-то хотелось выкричать, но эмоции разбивались о стену, возникшую после смерти Миранды, между племянницей и ее тетей. Проблемы с опекунством пришлось отложить на неделю в связи с похоронами, бумажной волокитой и состоянием самой подопечной.
— Я думала над лексическим значением слова «отношения», — произнесла Елена, как только Соммерс собралась что-то сказать. Гилберт отложила свои принадлежности, но продолжала смотреть на них. — И я только сейчас поняла, что под этим подразумевается… Человек нуждается в другом человеке, чтобы просто-напросто не быть одиноким. И… И когда он находится кого-то, кто разделяет его взгляды, его радость и боль, он наивно полагает, что это любовь. На самом деле, нам просто нужен кто-то, чтобы разговаривать, делиться впечатлениями, заниматься любовью, но не более. Лишь выполнение социальной функции, но не духовной.