Обвал
Шрифт:
Вульф чем-то зашуршал, вижу, ученическую тетрадь в раскрытом виде сует мне:
— Ви… ви…
Я взял тетрадь, читаю написанное по-русски: «Фрау Клави нужен молоко для девички кушать. Я уж говорью две букви: «Ви, ви». О, это для менья целий событий… Никто меня тут не трогает, не обижает, считают, что я не могу говорить. Обида немножко оттого, что я уже ничего не представляю для людя. Один фрау Клави немножечко понимайт менья…»
— Ага!.. Задело за живое! Зачем убивал наших?! — сказал я по-немецки, но негромко: я уже думал, если сейчас набегут наши, опознают в нем участника
Он выхватил из моих рук тетрадь, крупно написал в ней: «Убиваль немножко. Быль приказ, и я выполняль… чтобы свою долю иметь и не быть зависимым в жизни от тех, кто имейт большой капитал… А сейчас я никто, тень, пустота в чужой одежда…»
— Как же Клава тебя терпит?
Пакет-сверток зашевелился, застонал. Вульф взял его на руки, отвернул часть обвертки, и я увидел… восковое лицо ребенка.
Да это же та девочка, которую тоже расстреливали!.. Чтобы… чтобы иметь свою долю капитала…
У меня имелись две залежалые конфеты, зашитые в шинели. Я берег их, чтобы в день рождения моей мамы чаю попить в компании приглашенных. Я распорол полу и вложил конфеты в ручонку спящей малютки.
— Ви… ви… — отозвался Вульф, вроде бы поблагодарил.
— Да уматывай ты отсюда!
Из темноты показалась женщина. Это была Клава.
— Я не теряю надежды, миленький, — сказала она мне и, взяв под руку Ганса Вульфа, молча пошла с ним по направлению отсека, в котором помещались ополченцы, как мы называли гражданских.
Подошел лейтенант Зияков, спросил:
— Ты с кем тут разговаривал?
— Читал стихи…
— Не ври, Сухов. Около тебя крутились двое. Кто такие?
— Гражданские, товарищ лейтенант. Голод не тетка…
— А-а! У самих животы приросли к спинам, — сказал Зияков и направился в отсек Русакова.
Где-то там звезды светят. Где-то там провода гудят… Где-то там при ярком свете За столом борщи едят!..Давно мне эти слова лезут в голову. Я начал искать продолжение этого стихотворения:
Так за то, Чтоб на всей планете… Тра-та-та… Наши дети…Я не заметил, как опять подошел к повозке лейтенант Зияков.
— Ты женат, Сухов? И детей имеешь?.. Ну ладно, собирайся, пойдем искать сержанта Дронова. Русаков велел…
Из катакомб мы вышли через тайный лаз. Часовой, а им оказался кавалерист Прокопий Кравцов, ободрил:
— Я тут пятый раз стою — тишина! Ни одного выстрела. Наверное, фашисты махнули на нас.
И верно — тишина, ни звука! Еще прошли с километр по направлению к Жуковке, к морю. Залегли в лощине, смотрим — на фоне предутреннего неба выделяется паутина проволочного заграждения, примерно в два или три кола. Поднялись еще ближе к железной паутине. Видим, воронка — снаряд тут упал.
Зияков говорит:
— Видишь высоту?
— Вижу.
— Она каменистая, к проливу обрывом. А на самой маковке седловина. В ней мы и переднюем. А потом уж по обстановке.
Он поднялся и пошел в рост, а я все прижимался к земле.
— Вот мы и дома, — сказал лейтенант Зияков, когда разместились на сопке, в седловине, очень удобной для укрытия и наблюдения, а также на случай стычки с гитлеровцами — будет трудно нас взять.
— Дома и не дома, — отозвался я, вынимая из сумки гранаты, чтобы быть начеку.
— Сегодня какое число? — спросил Зияков.
Я припомнил и назвал день и число.
— О-о! — повернулся ко мне лицом Зияков. — Это мой день…
С моря подступало утро, и я видел, лицо у Зиякова одухотворенное. Я повел речь о Дронове.
— Поймаем и будем резать! — И тут он засмеялся как-то нехорошо. Я насторожился. Зияков это заметил и говорит: — Дронов оказался предателем! Он подсовывал нашим вражеские листовки. Это выяснилось уже после того, как он отправился на задание. Разве тебе об этом майор не сказал?
— Не говорил.
— Это особая тайна, Миколка. Если понадобится, будем резать! Из Керчи можно пройти незаметно в катакомбы только берегом, а потом уж по лощине и в поселок. Дронов это знает. Так что он нас не минует, никуда не денется, резать будем, если что…
Когда прошел день и прошла ночь, лейтенант Зияков начал нервничать:
— Ты не перепутал день-то вчерашний?..
— Память у меня хорошая, товарищ лейтенант.
— Па-мять… — протяжно сказал Зияков и на время успокоился.
Вдали показался человек. Он шел по берегу впритирку к воде, и волны стегали его по ногам.
— Ну, не подведи, Сухов. Твое дело сейчас слушать. Селден рези, олсун! [3]
— За что?
— За хорошую память.
Человек уже был под нами и расхаживал по мокрому песку. Это был немецкий офицер, длиннющий, и все хлестал себя по голенищу стеком — хлоп да хлоп.
3
Спасибо тебе, друг! (турецк.)
— Значит, верно, была суббота, — тихо сказал Зияков. — Немцы точны в своих поступках, они даже в туалеты ходят по расписанию. Тупицы! Мой план таков: я все беру на себя. Что бы там ни происходило, — кивнул он вниз, — твое дело быть наготове. Если что, я позову словом: «Пли!» Понял? Если не Дронова, то этого скрутим, — заключил Зияков и начал спускаться вниз.
Я взялся за гранаты, чтобы не опоздать к сигналу «Пли!» Осмотрел и вижу: в гранате нет запала. Схватил другую — и в этой нет. В третьей — тоже нет! Руки у меня похолодели. Но все же взял себя в руки, приготовил пистолет. А сам думаю: куда же подевались запалы? Потерял, потерял… И мне прощения не будет. Почти безоружный, чем я смогу помочь лейтенанту?!