Обвиняемый

Ефимов Игорь Макарович

– Я не знакома с текстом психиатрического заключения и не могу держать в памяти события сорокалетней давности.

– А каковы взгляды сегодняшней психиатрии на опасность наркомании? В так называемой?войне с наркотиками? участвуют тысячи ваших коллег. Нас уже почти убедили в том, что использование любых наркотических веществ неизбежно ведет к нарушению нормальной деятельности мозга и нервной системы. С другой стороны, мы читаем биографии великих людей и видим там противоположное. Знаменитый хирург Вильям Стюарт Халстед употреблял морфий в больших дозах до конца своей успешной карьеры в 1922 году. Зигмунд Фрейд впадал в депрессию, если у него кончались

запасы кокаина. Среди наших звезд кино и эстрады нелегко будет найти таких, кто не поддерживал бы себя то закруткой марихуаны, то понюшкой чего-то недозволенного.

– Примеры, примеры – они ничего не решают в науке. Статистика – вот наш оракул, и она неумолима.

– Но весь девятнадцатый век и вплоть до книги доктора Кинзи, вышедшей в начале 1950-х, ссылаясь на тот же оракул, психиатры уверенно заявляли, что мастурбация неизбежно ведет к безумию. И никто не пытался статистически определить число людей, поверивших в эту чушь и покончивших с собой от страха. Сухой закон был введен по рекомендации Американской медицинской ассоциации в 1918 году, алкоголь было разрешено использовать только в медицинских целях. Но статистика как-то не очень афишировала тот факт, что к 1928 году врачи в Америке зарабатывали около сорока миллионов долларов, выписывая рецепты на виски.

Полина Сташевич разгладила свою алую шаль, взглянула на Голду исподлобья:

– Знаете, я без большой охоты согласилась участвовать в вашей передаче. Кажется, у нас остается еще пять минут до конца. Но разговор можно закончить уже сейчас. Вряд ли он станет плодотворным при такой враждебной предвзятости моей собеседницы.

– Что вы, как можно! – всполошился ведущий. – Уверяю вас, доктор Сташевич, что и мы здесь, в студии, и тысячи наших телезрителей с огромным интересом и благодарностью слушаем ваши разъяснения. Мисс Себеж своими вопросами просто пытается направить беседу в русло тех проблем, которые волнуют нашу аудиторию.

Полина не смотрела в его сторону, продолжала сверлить взглядом свою оппонентку.

– По профессиональной привычке – вы уж извините – во время разговора я делала свои наблюдения и умозаключения. И мне показалось – я почти убеждена, – что в вашем умонастроении и жестикуляции проглядывают многие симптомы недавно открытого заболевания, которому мы дали название?синдром я-сама?. Думаю, что вы нуждаетесь в помощи психиатра – и безотлагательно. Если вы осознаете это и решите воспользоваться моей клиникой, обещаю, что первая сессия будет проведена бесплатно.

Доктор Сташевич-Райфилд величественно поднялась с кресла, отстегнула микрофон и пошла прочь из студии. Расстроенный ведущий семенил за ней, разводя руками и тряся седой шевелюрой. Безжалостный телеоператор не выпускал их из кадра до самой двери.

– Вот идет?Голда-я-сама?! – Грегори вскочил со стула, пошел между столиками навстречу входившей Голде. – Как ты ее раскатала! Блеск! Я просто упивался. Хотя в какую-то минуту даже пожалел.

Он помог ей снять меховую куртку, чмокнул в захолодевшую щеку. Они сели за столик друг против друга, осторожно переплели пальцы. Смотрели глаза в глаза, а видели лишь мелькающие картинки шестилетней давности. Океанские брызги на загорелой коже. Струя душа, смывающая пляжный песок. Одежда, разбросанная на полу гостиничного номера.

– Ну вот, сразу заставил меня покраснеть. – Голда убрала пальцы, раскрыла позолоченную пудреницу с зеркальцем. – Наш гример на студии жалуется, что мой стыдливый румянец пробивает любые белила.

– Мне бы тоже не

помешал гример перед лекцией! Но не положен по штатному расписанию. А зря! Чем мы хуже вас? Такие же честные труженики индустрии развлечений. Эстрадники с энциклопедией в кармане.

– Ты правда пожалел старушку? Считаешь, что можно было бы с ней помягче?

– Ни в коем случае. Дай им волю – они нас всех оплетут и повяжут своими синдромами. Причем искренне, из лучших побуждений. Ведь у всех доброхотов одинаковый ход мыслей. Они начинают с того, что хотят подавить волю злых, лишить их свободы совершать зло. Но как обнаружить – узнать – злого, пока он не проявил себя? Узнать невозможно. И шаг за шагом доброхоты приходят к тому, что надо подавить волю всех! Или по крайней мере заполучить инструмент для подавления воли любого. Этим кончают все утопии доброхотов: Платона, Томаса Мора, Кампанеллы, Маркса.

– ?Кто был ничем, тот станет всем?? Да, мне хватило трех месяцев жизни под этим лозунгом – излечилась, приобрела иммунитет на всю жизнь.

– А что все же с миссис Кравец? Будут ее судить или объявят невменяемой?

– Старушка Полина, кажется, уже пишет статью под названием?Синдром сочинительства?. Но в их священных книгах этого синдрома еще нет, так что суд, скорее всего, состоится.

Молоденький официант (из студентов?) принял их заказ на память, не записывая, отобрал меню (чтобы не передумали?), удалился.

– В госпиталь попала Оля, а больным выглядишь ты. Боюсь, тебе не гример нужен, а солнечный месяц на Гавайях. Вид довольно плачевный. Ты хоть разок в день высовываешь нос на улицу? Или это все – от жизненных колдобин? Рассказывай, что случилось. Откуда налетели?вихри враждебные??

Нет, про арабскую статью и интриги коллег Грегори рассказывать не стал. Только про полицейских и их нелепые подозрения. Подробно описал весь допрос, старался не упускать деталей. Преступников, конечно, часто ловят на мелких промахах, на случайных оговорках. Но ведь и доказательство невинности может таиться в каком-нибудь старом конверте с правильным штампом и маркой, в каком-нибудь волоске с неправильным ДНК. Голда слушала внимательно, иногда застывала, воткнув нож и вилку в омлет с грибами. Дослушав, вытерла губы салфеткой, уронила сахарный кубик в чашку с кофе.

– Насколько я понимаю, единственная серьезная улика против тебя – этот неожиданный приезд из Вашингтона в день преступления. Но мне-то ты можешь сознаться, зачем приезжал?

– Не могу. Это такой стыд, что от жара в щеках у меня чай закипит во рту. Когда-нибудь наберусь духу и сознаюсь. А пока поверь: в глазах всех нормальных людей, и тем более присяжных, мое правдивое объяснение будет выглядеть беспомощным и глупым враньем.

– Скажи, что приезжал на свидание со мной. Я подтвержу под присягой.

– Нельзя – ты появилась в университете только в сентябре, а преступление было совершено в мае.

– А с Марго?

– Она, конечно, подтвердила бы. Но Оля – не могу так ронять себя в ее глазах. Я ей клялся, что до встречи с тобой был чист перед ней, как младенец.

– Судя по твоему рассказу, полицейские возбуждены, как борзые, напавшие на след. Весь вопрос в том, смогут ли они убедить судью представить дело большому жюри.

– Что это означает?

– Прокурор и судья собирают группу присяжных и показывают им улики, собранные полицией. Присяжные решают, достаточно ли собранных материалов для ареста. Ни подозреваемого, ни его адвоката в зале нет, улики выглядят убедительно. В очень редких случаях большое жюри скажет?нет?.