Обычная история

Резник Юлия

– Кэт, ну хоть ради дочки не начинай опять, а? Проходи, давай. Выпьем чаю.

Да твою ж мать! Не начинай, да? Так просто у тебя все, Вить? Сука, так все просто…

– Какой чай? На улице плюс сорок, – хриплю я.

– Со льдом! – ухмыляется Реутов, – Не упрямься, Кэт. Сашка все равно еще не готова. Подождем.

– Баба твоя не будет против, что ты меня чаем поишь?

– Ники нет, – хмурится Реутов.

– Ну, хоть у кого-то из вашей парочки хватило совести не попадаться мне на глаза, – шепчу под нос и добавляю громче: – Сашка! Я пришла. Давай-ка, собирайся быстрей.

– Сейчас! – кричит

в ответ дочь из своей комнаты.

– Дело не в совести. Она просто не хочет причинять тебе боль, – потерев бровь, возвращает нас к прерванному разговору Реутов.

– Тебя послушать – так вы просто святые люди, – хмыкаю я.

– Кэт! – вздыхает тяжело, с показным сожалением, будто с ребенком неразумным, блядь, говорит. А я даже разозлиться на него не могу. Потому что в отфильтрованном системой климат-контроля воздухе вдруг отчетливо проступает его знакомый до боли аромат, и меня опрокидывает в наше прошлое. Бьет под дых. – Присядь…

С удивлением оглядываюсь и понимаю, что, не заметив того, послушно переместилась за Рутовым в кухню. Здесь так же царит стерильная чистота. Мрамор и все оттенки бежевого. Представляю их вместе за этим огромным столом… Боль топит, разливается по венам жгучей пузырящейся кислотой. Хватаю ртом воздух, и все равно задыхаюсь. Я будто на чужеродной моему организму планете, в атмосфере которой просто нет так необходимого мне кислорода.

– Кэт… – опасливо окликает меня Реутов, ставя на стол высокий стакан. Залипаю на колышущихся в чае кубиках льда. Он говорит еще что-то, а я не слышу. Хрустальное позвякивание и шум в ушах заглушают собой все другие звуки. – Кэт!

– А?!

– Говорю, у тебя телефон звонит.

И правда. Валеев интересуется, как я добралась. Строчу в ответ, что все хорошо, желая в ответ и ему легкой дороги.

– Кто пишет? – вдруг будто между делом интересуется Реутов. Вскинув на бывшего мужа взгляд, гадаю, чем вызван его интерес.

– Любовник.

И хоть я тут же возвращаюсь к нашей переписке с Таиром, успеваю заметить, как глаза Реутова на секунду растерянно расширяются.

– Что за любовник, Кэт? Не быстро ли ты…

– А тебе какое дело, Вить? Я теперь свободная женщина, – демонстративно потягиваюсь. – С кем хочу, с тем и трахаюсь.

– Рад за тебя, – он как будто злится, щедро врачуя ревностью им же нанесенные раны, – но поскольку ты забираешь дочь, хочется понимать, с кем ей придётся общаться.

– Что-то я не припомню, чтобы твоя Ника проходила у меня фэйс-контроль, – выдавливаю сочащуюся сладким ядом улыбку.

Реутову нечем крыть, он это понимает. И потому бесится – сжимая кулаки, отворачивается к холодильнику, якобы чтобы досыпать льда в стакан.

– Я все-таки надеюсь на твое благоразумие.

– Надейся. Что тебе еще остается?

Игнорируя мою иронию, Реутов проявляет чудеса дипломатии:

– Я действительно буду рад, если у тебя сложится личная жизнь, Катя.

– Правда? – притворно восхищаюсь я, хлопая, как дура, ресницами. В его замечании все прекрасно. И будущее время, и это ничуть не обнадеживающее «если».

– Тогда, наверное, я смогу перестать опасаться, что ты хакнешь мой комп. Или натворишь какой-нибудь другой дичи.

Теперь он юморит. Ну-ну… А ведь мне ничего подобного даже в голову не приходило. Что очень и очень странно, учитывая,

что это действительно самый простой способ найти ответы на мучающие меня вопросы – влезть в его телефон, почитать переписку, пройтись по истории браузера. Или просто глянуть камеры, установленные на доме. Тело охватывает дрожь. Нет, правда, почему я сама до этого не додумалась?! Неужто тюрьма меня исправила? Да нет, конечно. Просто наложила свой отпечаток. Я отвыкла, что могу… Просто тупо могу сделать то, чего Реутов так боится. И теперь от предвкушения у меня волосы на загривке становятся дыбом. Твою ма-а-ать! Все это время он был так близко!

– Я готова! Привет, – здоровается Сашка, оробев.

Вскакиваю на ноги.

– Привет, Вороненок. Готова? Тогда пойдем.

К чаю я так и не притронулась. Но, думаю, Реутов понимает, что я скорее сдохну от жажды.

Сашка кивает и выходит из кухни, волоча за собой маленький детский чемоданчик. Прощание в дверях выходит скомканным и неловким. Сашка сникает. Чтобы ее расшевелить, говорю, что у меня для нее есть сюрприз. Как я и надеялась, дочь проявляет интерес. Но, признаться, я ожидала от нее большего нетерпения. Когда машина такси въезжает в наш старый двор, я волнуюсь гораздо больше Саши.

– Узнаешь места?

– Конечно. Мы здесь когда-то жили.

И все? Ноль энтузиазма? Может, она просто не поняла? Сохраняя налепленную на лицо улыбку, прикладываю ключ к домофону. Поднимаемся на нужный этаж. Замираю у двери.

– Это наша квартира, Саш.

– Да я поняла.

Почему-то руки начинают дрожать. С трудом открываю замки. Я так страшно волнуюсь, но мне нравятся эти эмоции – предвкушение долгожданного возвращения домой, непрерывно держащие меня в напряжении столько дней кряду. Сейчас ожидание закончится. И… Что и… Я не знаю. Толкаю дверь. Прохожу в коридор. С облегчением выдыхаю, когда понимаю, что здесь все те же обои и древний паркет, который мы с Реутовым отреставрировали незадолго до моей посадки. И снова загоняюсь – потому что все-таки что-то не так… Точно! Запахи нежилого помещения. Но это же ничего? Ничего, правда? Мы все исправим. Наступая на задники, стаскиваю с себя кроссовки и, забыв о дочери, несусь в комнату. Она пуста и безжизненна. Ни любимой мебели, ни занавесок. Ни-че-го от нашего дома. Но отказываясь это признать, я расставляю руки, запрокидываю голову и начинаю кружиться в центре…

– Мам!

– М-м-м?

– Давай уже пойдем? Здесь скучно.

Я резко замираю. От такой стремительной остановки темнеет в глазах. Руки падают вдоль тела, как у сломанной марионетки.

Скучно?

– Тебе здесь плохо?

Саша ведет плечами.

– Жарко. Я вся вспотела.

– Так мы включим кондиционер!

В каком-то полубезумстве я оборачиваюсь в поисках злосчастного пульта.

– Да лучше к тебе поедем. Хочу поиграть с тем песиком.

Каким еще песиком? Сашка еще о чем-то трещит, но я не слышу. Я оглушена и никак не могу взять в толк, неужели для меня одной это место так много значит? Я думала… Я надеялась совсем на другую реакцию. В очередной попытке урвать воздуха, открываю и закрываю рот. Но планета, которую я считала своей, видно, не пережила случившейся с ней катастрофы, и вместо кислорода в легкие проникает лишь боль, разрывая их на ошметки и кроша ребра.