Обычная история
Шрифт:
– Мне действительно уже лучше, – пожимает худыми плечами. Приглядываюсь к Кэт внимательней. Однажды она уже обвела нас всех вокруг пальца. И верить ей абсолютно было бы слишком оптимистично. Впрочем, кажется, на этот раз она не лукавит.
Таир прощается взмахом руки и уходит, а мы с Кэт отправляемся на растяжку.
– Это видно. Скорее бы тебя уже вернули в офис. Мы просто зашиваемся, – пыхчу, меняя ноги. Думаю, если бы жир на животе позволял, я бы наклонилась гораздо ниже. Действительно, какая-никакая победа. Может, даже Таир не врал, когда сказал,
– Сколько это будет Таю? Девятнадцать? И почему он Тай? Все спросить хотела.
Наличие интереса к чему бы то ни было – явный признак выздоровления. Я буду свиньей, если этот самый интерес не поощрю, хотя есть опасение, что Кэт не ограничится моим объяснением. И тогда придется либо увиливать, либо рассказывать то, о чем я вообще предпочла бы забыть.
– Девятнадцать ему стукнет. А Тай – потому что он всему офису прожужжал уши, рассказывая о том, как переберется в Таиланд, съехав от гиперопекающей матери сразу за три тысячи километров, – улыбаюсь, будто мне вовсе не страшно однажды остаться совершенно одной. А ведь положа руку на сердце, эта мысль пугает меня до трясучки.
– Ты очень рано его родила, да? – констатирует очевидное Кэт.
– Угу. В семнадцать.
Мы встаем. Катя вешает коврик для йоги на кронштейн, я убираю за нами мячи.
– А его отец что же?
У меня есть заученный ответ на этот вопрос. Ответ, который запасен на такой случай для посторонних, потому что обрушивать на них правду было бы слишком жестоко. Кому охота слушать о том, как меня изнасиловали девчонкой? Да и как в таком признаешься между делом?
– Никита был зачат в результате изнасилования.
– Ох… – широко распахивает глаза Кэт.
– Как ты понимаешь, я ни о чем не жалею. У меня прекрасный сын. Но отца у него нет, это да.
– Прости, пожалуйста. Я не знала.
– Пустяки. Я давно отпустила эту историю.
И здесь я не лукавлю. В свои тридцать шесть я уже и не помню ничего из того, что случилось в мои шестнадцать. Память пощадила, стерла самые болезненные моменты. Осталась лишь радость, которую привнес в мою жизнь сын.
Ну и мои сексуальные предпочтения, да… Они тоже оттуда. Надо быть полной дурой, чтобы в моем случае не понять, откуда у этого дерьма растут ноги.
– Ох ты ж черт! Я опаздываю… Помоюсь дома, – пыхтит Кэт, заталкивая кроссовки в безразмерную спортивную сумку.
– Куда-то торопишься?
– Реутов обещал привезти дочь.
– М-м-м. Это в первый раз после выписки?
– Да, в первый. Немного волнуюсь.
Немного? Это мягко сказано. Кэт просто в ужасе! И это видно.
– У тебя все получится, – мягко касаюсь тонкого запястья Кати рукой. – Если что, забегайте в гости. Накормлю вас пирогами.
– Спасибо большое! – Кэт порывисто меня обнимает, подхватывает сумку и скрывается за дверью раздевалки.
Я не без труда стаскиваю прилипшую к телу эластичную ткань тейтсов. Муки адовы – этот спорт. А главное, у меня нет понимания, зачем я
Поправляться я начала во время беременности. Как и многие, заедала стресс. А потом с каждым годом прибавляла по килограмму-двум. Ну и вот… Ненавижу. Просто ненавижу себя. Это отвратительно. Даже банное полотенце, которое та же Кэт запросто обернет вокруг себя дважды, на мне с трудом сходится, чтобы подоткнуть. Не представляю, как у Миши на меня встает. Я выгляжу как свиноматка. Если раньше вес распространялся более-менее равномерно, то в последний год все, как назло, в живот идет. А грудь? Это же просто арбузы какие-то, под весом которых я сутулюсь, как шахматный конь…
Стараясь на себя не смотреть, быстро моюсь. Обтираюсь. Снимаю шапочку для душа и замираю, как олень в свете фар, встретившись взглядом с… шефом. Какого черта он здесь забыл?! Мы же негласно поделили время тренировок, чтобы не пересекаться!
– Ч-черт. Меня бутылку в кулере просили заменить. Сказали, здесь никого нет.
Он что, оправдывается? Боится, что я подумаю, будто он за переодевающимися тетками подсекает? Смешно. И бредово. Потому что такому, как Миша, любая и так все покажет с радостью. Даже я… Свои уродливые телеса, к которым он питает нездоровую, стыдную страсть.
– Ну, смотрю, у тебя все получилось? Может, теперь выйдешь?
Я не знаю, как так происходит. Просто рядом с ним, особенно в такие моменты, во мне включается та еще стерва. Это на уровне интуиции – понимание, что ему нужен повод на мне сорваться. И да. Я его даю.
Задыхаясь от волнения, отворачиваюсь к шкафчику. Растираю спину полотенцем. В тишине раздевалки гудит лишь система вытяжки. И потому звуки нашего сорванного дыхания здорово действуют на нервы.
– Или ты ищешь Кэт? Так она ушла…
Отбрасываю полотенце. Тянусь за трусами, (назвать то, что я ношу, трусиками не поворачивается язык), когда дверной замок щелкает. Вздрагиваю. Телом идет рябь. В стекле, отделяющем раздевалку от зоны сауны, вижу, как Стрельников стаскивает через голову футболку. Облизываюсь на кубики у него на животе, хочу облизать каждый! Между ног становится влажно и горячо. Он, конечно, далеко не такой мышечный, как Таир, но так даже лучше. Я предпочитаю более мальчишеские фигуры. В Мише мне нравится все. Даже кривые ноги с ярко выраженными, как у какого-нибудь футболиста, икрами… Мне так, сука, нравится.
– Кого ищу, я нашел, – ухмыляется, хватая меня за грудь.
– Да что ты? – вызывающе оскаливаюсь.
– Ага. Повезло. Тебя сложно не заметить.
Сука-а-а-а. Он меня унижает, а я теку, как последняя блядь. Опустив слезящиеся глаза, слежу за тем, как его тонкие красивые пальцы мнут мои безобразно взбухшие соски. Ну, давай, Наташ. Пошли его. Где твоя, сука, гордость?!
– Иди в жопу, – выдавливаю из себя.
– С удовольствием. Только для начала пососешь, малыш? Чтоб такую жопу пялить, нужен определенный настрой.