Обычное зло

Мори Юрий

В милицию пойти? Так они его в психушку направят, куда больше-то. К Витькиным родителям? Опять же… Если ребята его не помнят, небось и родня у виска пальцем покрутит. Замкнутый круг.

Спустился вниз, отряхнулся от чердачной пыли как мог. Отозвал Серегу в сторонку, якобы обсудить, где лучше Генку-гада ловить, вскользь упомянул о пропавшем друге. Ноль эмоций. Серега тоже не понял, о ком речь.

Вот такие пироги…

– Слушай, Пабло, а не к Старому мосту ли прокатиться с девчонками? Жара ведь, искупнемся внизу. Ты как?

Павлик удивленно

посмотрел на приятеля. В городе было три моста: Островной, Северный и – совсем уж в стороне, почти в пригороде – Прилученский, для поездов. Старым ни один из них не называли никогда. До войны был еще один, но его немцы взорвали, отступая, только на фотках и остался. А красивый был, арки высокие, фонари старинные как перевернутые якоря по всей длине.

– На троллейбусе? – аккуратно уточнил Павлик.

– На самолете! – заржал Серега. – Ты перегрелся похоже. Трамвай туда идет, «двойка», ну ты чего?

Интересное кино. Очень. Но раз зовут, надо бы и прокатиться.

Трамвай, похожий на перекрашенный в темно-красный поезд-недомерок, медленно полз по сонному городу, подолгу – как казалось Павлику – стоя на перекрестках, гремел сдвижными дверями на остановках. Сквозь пыльные окна светило солнце, проплывали мимо дома, знакомые улицы, вдалеке мелькнул знакомый с рождения монумент Победы. Все на месте, каждый столб, каждый киоск с мороженым и «Союзпечать». Вон школа восьмая, там Антон раньше учился.

Трамвай покатился под горку, приближаясь к реке. Все верно, второй маршрут, сейчас повернет и поедет вдоль Листвянки до Северного моста, а через него – на восточный берег, к консервному заводу, воинским частям и дальше, дальше, почти до пригородных дач.

Но Павлика ждал сюрприз. Обманув его ожидания, «двойка» поднялась на холм возле реки и, никуда не сворачивая, покатилась вперед. К Старому мосту.

Он был таким же, как на фотографиях: даже фонари те же, якорями. Он – был.

– Остановка «Овражная», – не очень внятно сказала в микрофон вагоновожатая. Двери медленно отъехали вдоль бортов, ребята, предвкушая близкий пляж, посыпались на остановку. Павлик вышел последним. Рельсы уходили на мост, теряясь там, одна дорожка сворачивала влево и вниз, туда уже топал Серега с Машей, от которой был без ума. Антон с Верой шли под руку, степенно, как взрослые. Наташка стояла и ждала его, Павлика. Все верно, один Витька в компании был без пары: застенчив, да и внешность…

– Наташ, – промямлил Павлик. – Ты иди, а я чуток позже приду. На мост захотелось подняться.

Девчонка удивилась и, кажется, обиделась, что не позвал с собой. Дернула плечами и зашагала по дороге вниз, догоняя друзей. А Павлик пошел вдоль рельсов, поднимаясь все выше и выше. Дошел до моста, пересек по нему Листвянку, не обращая внимания на проезжающие машины. Трогал рукой фонари, один раз даже наклонился, чтобы коснуться пальцами тротуара. Да нет, все настоящее. Реальное, насколько могут быть реальными чугун, асфальт, металлические полосы поперек дорожного полотна.

Он дошел до конца

моста и собрался было повернуть назад, чтобы догнать все-таки друзей, извиниться перед Наташкой, раздеться и нырнуть в прохладную воду в тени массивного ящера, лежащего над рекой. Но не повернул: на восточном берегу рядом с мостом начинались многоэтажки современной застройки, а перед ними, чуть в стороне на высоком берегу реки стояло незнакомое старое здание. Пара этажей, узкие высокие окна. Интересно!

«Музей Победы», – прочитал скромную вывеску Павлик и зашел внутрь.

Никаких билетеров на входе, только в углу холла стол, за которым сидел высокий грузный мужчина под шестьдесят. Планки наград на давно уже неуставной гимнастерке, армейская выправка: вон как прямо держится, когда встает. И одной руки нет, рукав заправлен под ремень, чтобы не болтался.

– Добрый день, – вежливо сказал Павлик. – Я у вас никогда не бывал.

– Да? – откликнулся мужчина. Голос у него был хриплый, то ли сорванный, то ли прокуренный. – Ну, это легко исправить. Пойдем, я покажу экспозицию.

Мужчина рассказывал, Павлик слушал. За сорок лет после войны и очевидцы забыли многое, но здесь были вещи. Были фотографии. Были карты. Все это не умеет врать, так уж устроена жизнь. Вещи вообще честнее людей, если это настоящие вещи, а не поделки, которые и выкинуть не жаль. Которые лучше не брать в руки никогда.

– А вот интересная фотография… Впрочем, они здесь все интересные, как иначе. Это Старый мост – да-да, вон он в окно виден. В сорок четвертом, когда немцев уже почти выбили из города, его едва не взорвали. Вмешался какой-то мальчишка, перерезал провода к зарядам. Очень удачно попал в нужное время в нужное место, да еще и сообразил, что делать.

Павлик стоял перед огромной, в ватманский лист размером черно-белой фотографией. В отличие от экспонатов, она не была огорожена лентой на столбиках или стеклом витрины, можно было подойти вплотную, рассмотреть все в подробностях. Часть Старого моста с того, западного берега, небольшая будка охраны, рядом сгоревший закопченый бронетранспортер с крестами на бортах. Тело в серой мышиной форме с нелепо свернутой набок головой, незнакомая винтовка на ремне рядом. Мусор, грязь, три змеящихся провода, так и не передавших смертельный импульс. И небольшой, еле видимый в пыли предмет у самого края снимка.

Павлик ткнулся в фото, почти задев его носом: нет!.. Ну не может этого быть!

В пыли сорок четвертого валялся несомненный значок фестиваля молодежи и студентов: звезда с округлыми лучами, закрашенными разными цветами в честь континентов – но на снимке они все были серыми. И птичка в центре на фоне земного шара.

Тридцать копеек стоит в любом киоске «Союзпечати», хоть ведрами скупай. До самого фестиваля еще месяц.

– Не м-может быть! – невольно сказал Павлик.

– Всякое бывает. Всякое… Я, Пашка, даже почти успел вернуться тогда, нога вот только помешала. Сильно отбил, а час – все-таки очень мало.