Обыкновенная жадность
Шрифт:
Грязнов одобрительно кивнул, остальные, наученные опытом Гали Романовой, предпочли никак не реагировать.
— Володя, — Турецкий повернулся к Яковлеву, — на тебе будут дела Банникова по его фирме. Все как обычно: выяснишь их состояние, пообщаешься с сотрудниками, разузнай, в какой степени фирма доходна или наоборот… Словом, не мне тебя учить.
Яковлев молча кивнул, быстро записывая в свой блокнот.
— Теперь ты, Галина Михайловна… Тебе придется нанести визит самому Виктору Александровичу…
— Вместе поедем, — поспешно встрял Померанцев.
— Ну
Романова немедленно покраснела, отчего ее миловидное личико сделалось еще симпатичнее, зато Валерий ничуть не смутился:
— Александр Борисович, вы же знаете, насколько важны для любого следователя личные впечатления!
— А то! — Турецкий улыбнулся еще шире. — Да поезжай ты с Галочкой на здоровье, главное, не напугай Банникова еще больше, а то он и так, говорят, вовсю труса празднует. Протоколы дознания предыдущей беседы с ним я тебе передам, но, как ты сам понимаешь, откроют они нам мало что. Помимо грамматических ошибок того, кто их вел, ничего интересного. Запись разговора с Банниковым — тоже весьма паршивого качества… Не думаю, что она тебе вообще понадобится, сделаете свою. О чем пытать его, надеюсь, ясно?
— Конечно! — уверенно отозвался Валерий, а Галя просто кивнула.
— Ну-с, в таком случае будем считать, что старт по делу у нас состоялся! Ксерокопии необходимых документов возьмете в моей приемной у Наташи. Это пока все, работайте! — завершил Александр Борисович совещание почти что на официальной ноте.
Как всегда после оперативных совещаний по делам, которые они вели вместе, Слава Грязнов и
Турецкий остались вдвоем. И, тоже как почти всегда, Александр, подмигнув другу, извлек на свет бутылочку любимого обоими коньячка.
— А ты — ничего? — заботливо поинтересовался Грязнов, обнаруживший, что Саня орудует раненой рукой так же активно, как здоровой. — Я имею в виду… Тебе можно?…
— Славка, ты чего? — Турецкий удивленно воззрился на своего проверенного не только в работе, но и в застольях товарища. — Я ж не в желудок был ранен-то? С какой, спрашивается, стати нельзя?…
— А черт его знает, — добродушно отозвался тот. — Я в медицине ни хрена не понимаю! Ну, добро: коли можно, тогда — прозит!
Вячеслав Иванович поднял свою рюмашку, которую Турецкий успел наполнить, и с удовольствием управился с напитком одним махом. Последовавший его примеру Саня улыбнулся:
— Ну что, друг мой ситный, есть еще у нас порох в пороховницах?
— Само собой, есть! А чего это ты, Сань, такими, я бы сказал, стариковскими вопросами-то задаешься?
— Даже не знаю, что тебе сказать. — Александр Борисович неожиданно погрустнел и слегка ссутулился. И, поколебавшись, продолжил: — Смеяться не будешь?
— Не буду!
— Поверишь, Слав, отродясь никакими дурными предчувствиями не страдал! А в последнее время что-то неспокойно на душе… Вроде бы и никаких видимых причин нет — а неспокойно… Тревога какая-то,
— Какая? — Вячеслав Иванович серьезно вглядывался в лицо друга.
— Ну, как будто выпал такой ясный, солнечный, отличный во всех отношениях день, и потом, к вечеру, когда уже закат, немного жалеешь, что он кончился… Тьфу, не слушай ты меня! — оборвал вдруг себя Турецкий. — Видать, и правда старею, коли так рассопливился!..
— Ничего ты не рассопливился, это у тебя после ранения нервный стресс еще не прошел! — неожиданно выдал Грязнов, только что утверждавший, что в медицине ничего не понимает. Александр такой непоследовательности не выдержал и расхохотался:
— Ну ты даешь! И откуда что взял? Ладно, наплевали, забыли и выпили по второй!
— Давай, но на этом лично я и остановлюсь… Прозит!.. — Он решительно отодвинул от себя опустевшую рюмку и, с некоторым сожалением покосившись на почти полную бутылку, поднялся: — У меня сегодня еще совещание с сотрудниками по одному проклятому делу, которое на контроле у Президента… А Иришке от меня — низкий поклон! Умница она у тебя… Поверишь, такой дивной супруги, как у тебя, за все годы трудового стажа ни у кого не встречал! Ей-богу, кабы не наша дружба, непременно попытался бы ее у тебя отбить!
— Но-но! — Турецкий полушутя-полусерьезно погрозил Славе пальцем: — Смотри у меня, дошутишься… Я, знаешь ли, верю, что в каждой шутке есть доля правды!..
Предмет их обоюдной симпатии к тому моменту, как Александр Борисович (исключительно вовремя!) вернулся в стены родной квартиры, пребывал между тем не в самом лучшем расположении духа. Слегка побледневшее, к тому же отмеченное печатью уныния лицо супруги он отметил сразу же, едва очутившись дома и, соответственно, заглянув по привычке в ее вотчину — на кухню.
— Ирка, — провозгласил он с порога, — я тебе такую историю преинтереснейшую расскажу, что ты… Эй, что с тобой?
Ирина Генриховна жалобно поглядела на мужа:
— Здравствуй, дорогой… Сижу вот и гадаю, чем я могла так ужасно отравиться!
— Отравиться? — Саша озабоченно нахмурился. — И ты, сидючи тут одна, больная и бледная, разумеется, вызвать врача не догадалась? Иришка, ты — пещерный человек!..
— Я не пещерный, — капризно возразила она. — И дело вовсе не во мне, а в Нинке! Мне утром было плохо, рвало даже, но ты, я вижу, слава Богу, жив-здоров и даже сияешь, как новенькая копейка! А Нинка куда-то как сквозь землю провалилась: мобильный не берет и вообще недоступна! Не могла же я одна отравиться, если ем то же, что и вы…
Александр Борисович нахмурился и, вспомнив про свои смутные тревожные ощущения, почувствовал, как у него екнуло сердце:
— Как это — недоступна?! А подружкам ее ты звонила?
Ирина молча кивнула и внезапно всхлипнула:
— А вдруг ей стало плохо и… и она попала в больницу?
— Так… — Турецкий решительно уселся напротив жены, маявшейся своими подозрениями за пустым кухонным столом, и с некоторым усилием заставил себя рассуждать здраво: — Говоришь, тебе было плохо с утра?