Обжигающая страсть
Шрифт:
Она на все сто процентов была уверена, когда и куда вернется из этого города.
Она знала и тихо ждала свой срок…
XIV
Прошло несколько месяцев.
Миновала зима, прозвенела капель, отцвела в садах весна, все жарче разгоралось лето.
Жизнь Степана Николаевича постепенно наладилась.
Он перестал хандрить и часто пить. Он снова пошел работать — крупный московский банк пригласил его, опытного специалиста и влиятельного в
Он снова был с головой погружен в работу, снова допоздна засиживался в своем кабинете, невзирая ни на праздники, ни на выходные. Он был работоголик, и радовался, когда ему давали возможность выложиться до конца.
Несколько раз в месяц он встречался со Светланой Васильевной или с Наташкой, которым давал определенные суммы денег. Он поддерживал их просто так, безо всякого принуждения, как родных и близких ему людей, и любил эти встречи на нейтральной территории — где-нибудь в кафе или парке, — находя в этом что-то романтическое и немного театральное.
Несколько раз они даже сталкивались в городе с Макаром. И если во время их первой встречи сын вздрогнул, и отец заметил, как сжались его кулаки, когда Макар проходил мимо, то последующие контакты проходили куда более мирно. Неделю назад они даже обменялись рукопожатием и парочкой ничего не значащих фраз.
От Светланы Степан знал, что Макар успокоился, снова вошел в привычный ритм жизни, и у сына даже появилась новая, довольно симпатичная девушка.
Правда, бывшая жена не удержалась, чтобы при этом известии не уколоть Кравцова.
— Может, тебе стоит на нее взглянуть? — заметила она, невинно глядя на него своими вредными глазищами, но сама же быстро стушевалась, пытаясь как-то загладить свою неуместную шутку.
Конечно же, Кравцов знал, что их отношения с сыном уже никогда, ни при каких обстоятельствах и ни при каких новых «девушках» не достигнут того уровня, на котором держались когда-то. Прошлое вернуть уже было невозможно, но теперь Кравцов и не стремился к этому — сын был слишком большим и слишком самостоятельным.
И все же, как ни складывалась его теперешняя жизнь, как ни хорошо и гармонично чувствовал он себя в этой жизни, потеря Лолиты оставалась с ним.
Он несколько раз снова связывался с Хельгой, они очень мило и непринужденно болтали о том, о сем, но как только Степан заводил разговоры о девушке, Хельга замолкала или, в лучшем случае, отшучивалась, уверяя, что ей ничего не известно о нынешней жизни взрослой дочери.
— Ну, вы же знаете, Степан Николаевич, какие сейчас дети пошли! — наигранно отбивалась она, грустно причмокивая в телефонную трубку. — Такие самостоятельные, такие независимые и деловые, что родителей уже ни в грош не ставят.
Кравцов чувствовал, что Хельга играет с ним, но никак, конечно, не мог догадаться, что женщина лишь
Он ничего этого не знал и продолжал тихо грустить о своей Любви, не теряя, впрочем, ни на одно мгновение надежды вернуть девушку.
Он не понимал, откуда у него это чувство, но он знал — Лолита будет его. И очень скоро…
А пока по вечерам его любимым занятием было следующее: он ложился на диван, ставил себе на грудь единственную фотографию девушки, которая у него была, — снимок «Поляроидом» в таллиннском парке у стен Вышгорода, которую сделал какой-то фотограф-любитель, и курил, разглядывая милые ямочки на щеках, прекрасные волосы, любимые губы, задорные кошачьи глаза и великолепные белоснежные зубы.
Он часами мог лежать на диване, пуская дым в потолок и вглядываясь в любимый образ, как будто спрашивая ее: «Где ты? С кем ты? Помнишь ли ты меня? Вернешься ли ты ко мне?»
Иногда ему казалось, что Лолита со снимка подмигивает ему, и Кравцов тихо улыбался в ответ, довольный тем, что она помнит и любит его.
По счастливой случайности, а может, и по воле того самого провидения, которое так много случайностей создало в последнее время в жизни Степана и Лолиты, в ту самую субботу Кравцов решил не пойти на работу, хоть немножечко позволить себе отдохнуть.
С утра он сходил на почту, забрал, как обычно, целую связку газет и журналов, и полдня провалялся на диване, что-то читая, что-то просматривая, а что-то сразу выбрасывая в стопку макулатуры.
Внезапно ему показалось, что кто-то позвал его. Позвал таким знакомым, до боли родным голосом, что Кравцов вскочил с дивана, странно и дико оглядываясь по сторонам.
В комнате, естественно, никого не было, и Степан Николаевич выбежал в коридор, решив, что, вероятно, не закрыл дверь, возвращаясь с почты.
Но замок был в порядке.
И вдруг он отчетливо понял, чей это был голос.
Его звала Лолита.
Как сумасшедший, пробежал он по квартире, заглянул даже в туалет и в ванную и, никого не найдя, обессиленно опустился на диван.
Подперев подбородок руками, он устало закрыл глаза, и в голове мелькнула ужасная мысль: «Наверное, я уже потихоньку схожу с ума! Не хватало только галлюцинаций и миражей! Не хватало белых коней, влетающих в закрытую форточку!»
Но зов вдруг повторился, и Кравцов почувствовал, как волосы на голове у него зашевелились. Степан Николаевич не был суеверным человеком, но ощущение присутствия Лолиты было слишком отчетливым, слишком сильным.
И тогда он все понял.
Он подошел к столу.