Обжора-хохотун. История, рассказанная сэром Мелифаро
Шрифт:
— Призраков? — Я ушам своим не поверил. — Вы хотите подарить своему другу призрака?!
— Согласен, «подарить» — не совсем корректное слово. Господин Унхан Магарас совершенно свободное, самостоятельное существо и не может быть преподнесен кому бы то ни было в качестве подарка. Однако он сам выразил желание пожить в Гажине, где призраки не только свободно передвигаются по улицам, но и пользуются всеобщим уважением. А мой друг согласился его у себя принять. Его дом — очень подходящее место для нашего Обжоры-хохотуна, ты, не сомневаюсь, оценишь.
— То есть вместо того, чтобы два дня гулять
— И гулять в свое удовольствие там. Целых два дня, как я и обещал. Время, затраченное на дорогу, я зачту как проведенное на службе. А если по пути ты будешь делать перерывы на сон и еду, я, конечно, рассержусь. Но, честно говоря, не очень. К твоему возвращению, пожалуй, уже и не вспомню. Только одна просьба — первые часов пять дуй без остановок. Чтобы господин Унхан Магарас как можно скорее покинул территорию, на которой ему официально запрещено находиться. Потому что если бы я решил обложить себя штрафами за содержание призрака в столице, мне пришлось бы расстаться с жалованьем за две дюжины дней. Пора с этим кончать.
— Ага, — кивнул я. — Ну хоть домой за сменной одеждой я могу смотаться?
— Можешь, — великодушно решил шеф. — Но через час жду тебя здесь.
Я так торопился, что, только сев за рычаг служебного амобилера, на заднем сиденье которого среди корзин с припасами взволнованно трепетал почти невидимый при солнечном свете Обжора-хохотун, сообразил наконец, что надо бы обрадоваться — отпуску и поездке, и тому, что призрак наш, похоже, благополучно пристроен в хорошие руки. Вряд ли все-таки этот неизвестный житель Гажина питается привидениями, хотя, конечно, от друзей сэра Джуффина Халли можно ожидать чего угодно.
— Спасибо, — сказал я шефу. — За отпуск и за поездку. Я бы сам, пожалуй, отсыпаться завалился. Приятное занятие, но есть на свете вещи поинтересней. Например, путешествия.
— Я тоже подумал, что надо бы время от времени подкармливать тебя новыми впечатлениями, — согласился сэр Джуффин. — Чтобы твой двойник не решил, что ты зануда, каких свет не видывал, и не сбежал от тебя на другой край Вселенной.
— А что, и так бывает? — встревожился я.
Шеф злодейски ухмыльнулся, явно намереваясь всласть меня попугать, но в последний момент передумал.
— Не бывает, — твердо сказал он. — Со Стражами вообще ничего по-настоящему страшного никогда не случается. Для вас даже смерть — веселое дело, чего тревожиться о прочих пустяках. Езжай уж, счастливчик.
Долгая поездка в вольный город Гажин оказалась отличным отдыхом, хотя призрак время от времени забывал, что меня нельзя отвлекать от дороги, принимался заразительно хохотать, пожирая припасы, и мне поневоле приходилось к нему присоединяться. Впрочем, мы оба довольно быстро брали себя в руки, причем пару раз мне удалось успокоиться первым — передать не могу, как я тогда гордился этим достижением.
Друг шефа с виду был вылитый арварошец, только до столь солидного возраста уроженцы Арвароха почти никогда не доживают. Уж не знаю, кем были его родители, но эти добрые люди назвали своего сына Зогги, в честь злобного кактуса. При этом говорил он, растягивая гласные, как истинный уроженец
В доме его было полно детей — я так толком и не понял, кем они приходились Зогги, но, судя по внешности, вряд ли родней. Призрак, бывший при жизни чадолюбивым отцом и дедом, сразу почувствовал себя в своей стихии. За обедом же Зогги обнаружил, что ему больше не надо уговаривать своих питомцев доесть суп, скорее уж наоборот, следить, чтобы никто не объелся. И это открытие, как я понял, дивным образом преобразило его и без того вполне счастливую жизнь.
Я отлично отдохнул в Гажине и еще лучше на обратном пути, благо на заднем сиденье амобилера спится ничуть не хуже, чем в огромной домашней кровати. Дома, впрочем, тоже было неплохо. По крайней мере, собирать эльфийские деньги шеф меня еще года три не посылал, а это уже кое-что.
Сэр Хамбара Гаттон так и не вернулся в Ехо. Я слышал, что он купил дом в Капутте, а примерно полгода спустя прислал доверенных слуг, которым было поручено упаковать для отправки в Уандук наиболее ценные предметы его коллекций и продать остальные, так что Король кельдей навсегда уплыл из моих рук. В утешение я говорю себе, что никакая благодарность не заставила бы сэра Хамбару расстаться с этим уникальным экземпляром, так что даже хорошо, что я промолчал, — по крайней мере, не поставил нас обоих в неловкое положение.
Перевозку коллекций через море, к слову сказать, взяла на себя леди Гетти Ейхелли, которая по сей день как ни в чем не бывало продолжает курсировать между Ехо и Куманским Халифатом; впрочем, с мужем, который был отправлен в отставку сразу после окончания следствия, она никаких дел больше не ведет и, кажется, почти не ночует в его доме, хотя в такого рода вопросах я бы не стал полагаться на городских сплетников. Зато им, похоже, неизвестно, в чьем доме останавливается леди Гетти, когда приходит в Капутту, — и хвала Магистрам. Если когда-нибудь любовные интрижки этой парочки погубят Куманского Халифа, это будет не наша проблема, так что я о своих догадках больше никому ни слова не скажу, даже вам.
Что касается моей провальной попытки отыскать дорогу к сердцу Магистра Махони Анмахони, заключенного в прекрасное девичье тело, я, каюсь, попробовал ее повторить, после того как изрядно приунывший после доверительных бесед с сэром Джуффином заговорщик занял почетное место в списке приглашенных на ближайший обед к коменданту Холоми (который, надеюсь, сообразит заказать на десерт куманское медовое мороженое), а вышеупомянутое тело вернулось к хозяйке. Увы, с тем же результатом. Бедняжка, похоже, так толком и не поняла, что именно с ней случилось, однако вывод из своего неудачного романтического приключения сделала вполне предсказуемый: решила, что интересоваться мужчинами — пустая трата времени, верить им нельзя, а подпускать к себе на расстояние вытянутой руки смертельно опасно. Теоретически ее можно понять, на практике же я пришел в отчаяние и пребывал в этом прискорбном состоянии бесконечно долго, не то четыре дня, не то целых пять.