Очаг и орел
Шрифт:
Ивэн был поражен. Они стояли, молча глядя друг на друга. Темный румянец покрывал пятнами лицо Ивэна, его кулаки сжимались и разжимались.
— Ты совершенно права, — наконец сказал он медленно, — прости меня, Эспер.
— О, Ивэн, дорогой, я не хотела...
Слезы, которые теперь появились так быстро, хлынули из ее глаз. Ивэн обнял жену, и она прижалась к нему, уткнувшись лицом в его плечо. Он нежно гладил ее по волосам.
Эспер перестала плакать, она потянулась и поцеловала Ивэна в щеку:
— Я думаю, что нервничаю из-за ребенка.
Она прошла к тазу и умылась.
Ивэн промолчал. Через минуту он поставил блокнот для эскизов на мольберт и начал рисовать
— Что ты начинаешь? — спросила она, видя, как на листе проявляется девичье лицо.
Ивэн подрисовал непомерно длинные ресницы, стер рот и нарисовал губы бантиком.
— Очередную пастораль, я думаю, — ответил он, — с ворохом фиалок для разнообразия. Мне придется купить сельскохозяйственный журнал — позарез нужны ягнята.
Эспер приросла к полу. Ивэн быстро пририсовал к хорошенькому личику локоны и изобразил двух птиц, сидящих на ветке.
— Все любят голубей, — пояснил он.
— Ивэн, не надо. Я знаю, как ты ненавидишь их, — Эспер с мольбой сжала руки, — я слышала, как ты говорил о них мистеру Дюрану.
— Говорил о чем?
— О... пастушках...
— Действительно, моя дорогая, но видишь ли, триста долларов, а практически двести семьдесят, за вычетом комиссионных Гупила, не очень долго смогут поддерживать нас. Нам обоим нужна одежда: приближается зима. А потом и ребенок потребует содержания. Нужно быть практичными.
— Но должен же быть и другой путь, — голос Эспер дрогнул. — Ивэн, мы могли бы вернуться домой, в Марблхед Ма примет нас, мы поживем у нее, пока не родится ребенок...
— Нет, — Ивэн работал короткими размашистыми штрихами, я покончил с Марблхедом. А ты... ты так рвалась уехать оттуда! Твое предложение удивляет меня.
— Да, — сказала Эспер, — но... — она посмотрела на затылок мужа, его плечи, правую руку, мускулистую и пластичную, быстро порхавшую над белым листом.
— Я хотела бы быть с тобой повсюду, Ивэн.
Его рот скривился в вежливой улыбке человека, отвлеченного от дела случайным комплиментом. Он сменил угол наклона карандаша и стал заштриховывать шею пастушки под правой скулой.
Эспер отвернулась и прошла в угол, где стояла кровать. Боже милостивый, подумала она, что я делаю с тобой, Ивэн? Но что мы можем делать — мы оба, кроме того, чтобы стараться изо всех сил... — она сжала руки и с отвращением посмотрела на свой живот. Ей казалось, что он уже округлился. Эспер оглядела чердачное помещение: спальный угол с умывальником и комодом, печка и полка над нею, угол-мастерская, где Ивэн молча склонился над мольбертом, вплотную к нему из-за сгрудившихся полотен за его спиной. Тесная и захламленная комната. Если бы здесь было окно вместо этой ужасной застекленной крыши. Но, поскольку они не могли найти помещение, выходящее окнами на север, Ивэн предпочел верхний свет. И к тому же, ничего другого они не могли себе позволить.
Эспер сняла фартук, дергая запутавшиеся завязки, пока не оборвала одну из них. Накинув на плечи маленькую вязаную шаль, она сказала:
— Я выйду, хочу немного погулять.
Ивэн только хмыкнул в ответ. Эспер заметила облегчение, промелькнувшее на его напряженном лице. Она быстро вышла из дома. Улицы были пыльными и шумными. По Бродвею шли модно одетые дамы, явно направляющиеся за покупками к Лорду, Тэйлору или Стюарту, мужчины в сюртуках, спешащие на ленч к Дальмонико, сновали торговцы, клерки и туристы, все поглощенные своими делами. Эспер обнаружила, что всматривается в прохожих, ища знакомых. Но таких не было. Безразличные лица плыли мимо нее неумолимым потоком. Если бы только было с кем поговорить, подумала она. Эспер
В осенние и зимние месяцы Ивэн продавал свои иллюстрации в журналы. Он получал от десяти до сорока пяти долларов за свои рисунки, и на эти доходы Редлейки жили, сохраняя двести пятьдесят долларов в банке на крайний случай.
Чердачное помещение уже не было жарким и душным. Продуваемая сквозняками, комната стала холодной. В ноябре начались снегопады, и снег толстым слоем лежал на стеклянной крыше, погружая все в серый фантастический полумрак, пока Ивэн не вскарабкивался по лестнице на крышу и не скидывал его. Маленькая печка, казавшаяся такой горячей в августе, теперь едва согревала половину комнаты, и по полу гуляли ледяные сквозняки.
Эспер была привычной к холодным зимним комнатам, но дома, в Марблхеде, в них только спали, и бросок из теплой постели к большому горящему очагу в кухне никогда не требовал большого усилия воли.
Шли месяцы, Редлейки носили теплую одежду, шерстяные чулки и толстые башмаки. Ивэн согревал онемевшие пальцы над печкой и упорно рисовал. Он теперь не был ни злым, ни веселым. Он бережно обращался с Эспер, не позволяя ей выполнять тяжелую работу, и все больше и больше избегал смотреть на ее осунувшееся лицо с тусклой белой кожей, потерявшей свою прозрачность, на расплывавшуюся фигуру. Ивэн часто отправлялся в свои походы по редакциям или повидать Джона Лафаржа, Гомера Мартина или мистера Дюрана. Раз или два он предлагал Эспер пойти с ним, но она отказывалась. Недомогания и вялость текущей беременности не позволяли ей делать лишние усилия, к тому же она знала, что ему будет лучше без нее.
Эспер много читала, устроившись у дымящей парафиновой лампы. Это были журналы, в которых публиковались рисунки Ивэна, — поэтому Редлейки обычно получали бесплатные экземпляры. Она читала романы, которые Ивэн приносил ей из маленькой библиотеки в Астор-Плейс. Иногда Эспер попадались рассказы о художниках, и они озадачивали ее.
Однажды декабрьским вечером, когда они с Ивэном сидели за обедом, Эспер упомянула об этом. Она приготовила густую похлебку из рыбы, мидий, свинины и овощей. Ей пришлось тащиться по слякотным улицам на Вашингтонский рынок, чтобы купить пикшу, мидии и соленую свинину. Эспер воспользовалась знаменитым рецептом «Очага и Орла», который включал рыбу, свинину и большое количество картофеля, жареного лука, молока и сметаны. Сьюзэн еще обычно добавляла немного мускатного ореха, но орехи были дороги, к тому же у Эспер не было ступки. Весь день похлебка томилась у горячей печки, и результат доставил Ивэну огромное удовольствие.
Он откинулся на жестком скрипящем стуле и скрестил ноги.
— Ты хороший кулинар, моя дорогая, — сказал он. — Просто удивительно, какие райские блюда ты можешь приготовить на этой жалкой развалине.
Эспер улыбнулась, смакуя разливающееся по телу тепло, ощущение сытости и благодушное настроение мужа. Странно, что двое людей могут жить рядом и не быть по-настоящему близкими, наши жизни бегут по двум параллельным колеям, думала Эспер. Она и Ивэн казались ей двумя крошечными муравьями, попавшими в эти колеи. «Какая странная фантазия, — Эспер смутилась. — У меня никогда не было таких безобразных мыслей, когда я дома писала стихи. Ах, но тогда каких только фантазий у меня не было! Золотые и серебряные замки, принцы и необыкновенные романы».