Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога
Шрифт:
– О’кей. Договорились. Если останется необходимость, буду через месяц как штык.
– Куда же она денется, ваша необходимость...
– И то правда, – вздохнул бизнесмен и вышел из кабинета.
Между небом и землей
Если ее удалять с помощью обычной техники, придется затронуть здоровые, выполняющие важные функции структуры мозга и больному случайно может быть нанесен вред, иногда даже несовместимый с жизнью.
Борис соскучился по работе, по своему офису, по телефонным переговорам, по кофейной чашке прозрачного китайского фарфора с изображением женского профиля на просвет. Он окунулся в дела так, как будто ему предстояло начать жизнь заново. Иронично-грустная улыбка не покидала его лица. Иной раз казалось, бизнесмен щепетильно готовится к новой жизни – жизни после операции. Он тщательно
Рука Бориса снова дрогнула. Он закрыл компьютер и, как всегда при подобных обстоятельствах, подумал о Генрихе. Надоедливый звонок мобильного с мелодией «Нокиа» в конце концов успокоился. «Даже телефону понятно, когда хозяин не собирается отвечать», – подумал Борис. Однако в эту же секунду нудная музыка возобновилась. Мусорщик понял, что может избавиться от абонента только двумя способами: либо отключить звук, либо ответить. Третий способ – физически устранить самого абонента – требовал слишком больших усилий. Борис рывком выскочил из ортопедических объятий кресла руководителя и в два прыжка достиг библиотечной полки, на которой оставил мобильный. Озаренный голубоватым свечением экран потрепанной «Нокиа» беспристрастно демонстрировал имя звонившего. У Бори в телефонной книге это имя было записано под ником «Генрих мозг».
Это был он – Генрих из лаборатории мозга. Интересно, что понадобилось научному работнику от пациента нейрохирургического отделения? Может быть, захотелось проверить, жив ли странный посетитель? Или возникла новая гипотеза происхождения «очагов вины»? Или просто не с кем поговорить по душам?.. Мысли легко уместились в двухпрыжковое мгновение. Борис буквально заорал в трубку:
– Я слушаю!
– Приветствую вас, – обыденно поздоровался телефон голосом Генриха и замолчал, видимо ожидая ответного приветствия. Борис решил не сопротивляться.
– И я вас приветствую, профессор!
– Издеваетесь?! – то ли спросил, то ли констатировал ученый. – Никакой я не профессор, а если бы был им, то не сидел бы сейчас в такой захудалой комнатушке. Заведовал бы кафедрой, читал лекции студентам, получал зарплату и премию... Смешно. Нет, уважаемый, это не про меня.
Бориса распирало от нетерпения. Гений что-то не в меру разговорчив.
– Простите, если обидел, – формально извинился Мусорщик. – Я хотел спросить: вы соскучились или по делу?
Голос Генриха моментально стал жестким:
– Я вас жду. Появились кое-какие соображения. Судя по тому, что вы со мной разговариваете и даже пытаетесь шутить, операцию вам сделать не успели... Я прав?
– Да, хотя это может означать и удачный исход операции с мгновенной реабилитацией.
– Не может! – Пауза. – Почти не может. Вы уже в машине?
– Практически. Я буду через полчаса максимум.
– Жду! – Генрих отключился.
В душе Бориса вновь затеплилась проклятая надежда. Сколько раз он приказывал себе быть реалистом, сколько раз запрещал радоваться заранее, надеясь на положительный результат, какие титанические усилия прилагал, чтобы отвлечься от несбыточных желаний и нереализуемых
Об этом думал бизнесмен по пути в лабораторию. И ловил себя на мысли, что никак не может приказать маленькому радостному чудовищу спрятаться в свою норку. Надежда раскрывалась как бутон при ускоренной съемке. «Будь что будет», – подумал Боря, выходя из «авоськи» во дворе лаборатории мозга.
Приговор
Эмоции, даже у здорового человека, в форме физиолого-химических или преимущественно химических перестроек изменяют состояние мозга и организма. Отсюда, в зависимости от множества факторов (знак, сила эмоции, индивидуальная реактивность и т.д.), меняется все или очень многое, в том числе и двигательная активность.
Бизнесмен ожидал более теплого приема. Ведь на сей раз его пригласили персонально, он не был непрошеным гостем, как тогда, три месяца назад. Сам гений позвонил и захотел его видеть. Увы, гения не было на месте. По-прежнему подтянутая пожилая женщина – кажется, Арина, – с уборочным инвентарем хозяйничала и принимала гостей. По-прежнему пришлось ждать минут сорок и механически помешивать остывший чай, листать какие-то мозговые журналы и надеяться. Это было самое плохое. Борис не испытывал раздражения от ожидания, потому что надежда выросла до критического размера. Если она рухнет – а это было неизбежно, – Боря, пожалуй, больше не сможет бороться. Точнее, не захочет. На этот случай тоже было все продумано. Четыре маленьких таблеточки – и все. Нет человека – нет проблемы. Бо относил себя к последовательным реалистам, из безграничного количества способов самоубийств он отдал предпочтение таблеточному и выбрал самое эффективное их сочетание. По большому счету, его и оплакивать-то некому. А все потому, что проклятая надежда всегда говорила: «Не спеши, дорогой, выздоровеешь, женишься – дети, семья, уход, положительные эмоции...» Внезапно Бориса пронзила мысль о том, что, даже если он дотянет без операции до болееменее зрелого возраста, все равно его жизнь будет куцей, неполноценной, что ли. И все из-за того, что он не может себе позволить нормальных отношений со среднестатистической женщиной, рассчитывающей на полноценную семью и здоровое потомство. В глубине души Мусорщик был уверен: даже самая преданная и любящая баба отвернется от него, узнав о болезни. Поэтому в отношениях с женщинами с годами был выстроен жесткий и принципиальный алгоритм. Предельный временной максимум – два месяца. Дальше – смена паролей, явок и аннигиляция, потому он и хранил в компьютере всю телефонную базу – по собственному кодексу Борис менял телефон каждые восемь-десять недель.
– Простите, я увлекся, – несмотря на то что слова были произнесены тихим голосом, Боря вздрогнул. – Даже не смотрел на часы, будучи уверенным в своем ощущении времени. – Генрих протянул руку для рукопожатия.
Борис машинально среагировал, не отводя взгляда от внимательных, глубоко посаженных глаз ученого. Сейчас в Борином организме появился третий элемент, который оценивал ситуацию. Первым был сам Борис Агеев – симпатичный успешный бизнесмен атлетического сложения. На втором месте прочно утвердилась «малышка» – непонятного происхождения мутация головного мозга, которая иной раз пыталась довольно успешно управлять действиями хозяина. Временный пассажир на этом пробеге средней протяженностью в семьдесят лет назывался НАДЕЖДА. По-своему Боря называл ее «третий», когда она некстати задерживалась на объекте. Сейчас был тот самый случай. Генрих мог одним словом или даже жестом убить «третьего» или даровать ему жизнь.
Ученый, как назло, не торопился. Он радостно бросился разъяснять Борису суть своих последних открытий:
– Только с вами могу поделиться: уверен – истина недалеко. Мои исследования по вашему вопросу почти достигли совершенства. Но у каждого направления должен быть алгоритм. Когда он есть и проверен, когда он работает, можно утверждать, что ты сделал открытие – в смысле нашел объяснение закономерности. А все несовпадающие случаи – чистая случайность, облом, исключения... Которые, как известно, подтверждают правило.