Очарованные
Шрифт:
Вечерами Александр Васильевич часто наведывался в Перепелкино. Там правила игры были уже другими.
Подъехав к заповедным глухим воротам, он легонько сигналил. Ворота отодвигались, и Александр Васильевич не спеша въезжал на территорию.
Обычно в это время смеркалось. В парке горели фонари, освещая яркие клумбы, выложенные гирляндами из живых цветов и зелени, дорожку к дому и крыльцо. Пахло садом, свежестью и чем-то вкусным. Во всем чувствовался праздник.
Астерий с Викой выходили из дома его встречать. Оба нарядно одетые.
За ними появлялась улыбающаяся Таня в
Александр Васильевич выходил из машины в белоснежной расшитой сорочке, брюках благородного цвета слоновой кости и черных остроносых замшевых ботинках. Всю эту одежду он специально купил для этих визитов и возил с собой в багажнике. Немного не доезжая до Перепелкина, останавливался у леса и переодевался.
Радостно смеясь, Таня протягивала ему сразу обе руки. Александр Васильевич сладко прикладывался к ним, чуть раздвинув пальчики, увитые перстнями, целовал между ними. Это доставляло ему особое, острое наслаждение.
Таня обычно хохотала, вырывая руки, и счастливо его обнимала. Затем, целуя в ухо, нежно шептала:
– Ты приехал... счастье мое...
Александр Васильевич, хотя и понимал, что это всего лишь часть игры, каждый раз был очарован ее сладким шепотом.
Затем Александр Васильевич крепко жал руку сыну, оглядывал его с головы до ног и удовлетворенно хлопал по плечу, мол, орел вырос, молодец!
Вика на Танин манер протягивала Александру Васильевичу две руки с длинными коралловыми ногтями, в кольцах, и он так же целовал их, каждый раз сознавая, что они лишь жалкая пародия на Танины ручки. Как у Тани все было шикарно, органично и просто, так у Вики – вымученно и коряво.
Потом все отправлялись на праздничный ужин, Астерий любовно обнимал Вику, Александр Васильевич – Таню. Со стороны все это выглядело вполне правдоподобной картиной – всеми желанный, любимый человек приехал в уютный, счастливый дом, где ему бесконечно рады... А главным героям этой сцены, Тане и Александру Васильевичу, удавалось даже жить внутренним духом их ролей – счастливой семейной пары. Если бы Константин Сергеевич Станиславский мог увидеть их игру, он наверняка сказал бы:
– Верю!
Они и сами в это верили. В эти моменты о Лизе Александр Васильевич просто не помнил. Но скорее всего, здесь не было никакого колдовства, на него просто действовала сила Таниного таланта.
За беседкой на лужайке дымилось барбекю и мелькал белый передник Лидии Алексеевны. Накрывали стол. На деревьях вокруг лужайки горели разноцветные китайские фонарики. А саму лужайку украшали, образуя подобие навеса, гирлянды из белых и черных роз.
– Наконец мы вместе, – шептала Таня. – Я коротала бесконечные вечера в этой краснорожей Аргентине, думая только о тебе. Веришь, у меня никого не было. Я ждала тебя. Представляла тебя и говорила с тобой. А ты мне отвечал. Я могла сойти с ума... И вот мы вместе. Чтобы никогда больше не расставаться. Ведь правда? Я ни за что никуда больше от тебя не уеду! А ты? Не уедешь? Радость моя единственная...
На глазах у Тани блестели слезы. А в них дрожали разноцветными точками китайские фонарики – декорации к сцене семейного торжества.
Застолье, как всегда, обрывалось неожиданно. Когда начинали убирать посуду, Таня вставала и уходила к себе. А Александр Васильевич,
Она поднималась на второй этаж, проходила анфиладу комнат, затем в самой маленькой из них садилась в кресло, а он униженно ложился у ее ног. То, что ему было нужно от этой бесконечно прекрасной бабочки, он не мог взять ни силой, ни хитростью. И мучительно ждал подачки.
Бывало, что, провалявшись перед этим невероятным существом, не получал ничего. Тогда он был готов без конца унижаться, просить, ползать на коленях, но боялся вспугнуть ее.
Но если все совершалось, ему становилось легко, как в сказке, и наступало блаженство, когда он мог только мотать головой и сладострастно мычать. А время, казалось, оборвалось и переставало существовать.
Глава 15
Боль может быть очень разной... Острой и пронзительной, как зубная. Тоскливо ноющей – так в сырую погоду болят суставы. Или тяжелой, свинцовой – хорошо знакомой людям, пережившим сотрясение мозга...
В последнее время Лиза привыкла переживать все разновидности боли. Боль то обжигала ее, мешая спокойно оставаться на месте, гнала к плите, в магазины, на бесполезные и дорогостоящие семинары врачей-косметологов, а то, наоборот, угнетала, парализовала. В такие дни Лиза могла просидеть весь вечер недвижимо в углу дивана, потом всю ночь так же неподвижно пролежать не смыкая глаз. И утром с дурной головой и неверными руками явиться на работу.
Она уже отчаялась понять причину неутихающей боли. Скрывалась ли эта причина внутри нее самой? Или довлела извне?.. Лиза ни в чем не винила мужа, с некоторых пор прилежно избегавшего ее общества, как избегают людей, инфицированных опасной болезнью. Она отлично понимала, что у взрослой дочери своя жизнь. Но даже с Наташей – подругой, соседкой, родственницей – не могла поговорить откровенно. Да и о чем говорить? О том, что у нее бессонница? Дурные предчувствия? Угнетенность? Это же компетенция психиатра! Психолога, на худой конец.
Парадокс заключался в том, что штатный психолог их фитнес-центра, компанейская, смешливая тетка, Светлана Валентиновна Садовникова вела прием в соседнем с Лизиным кабинете. Светлана служила в фитнес-центре с момента его организации. Многие искренне уважали ее, другие побаивались, потому что она знала абсолютно про всех абсолютно все и при определенном стечении обстоятельств могла высказать в глаза самую нелицеприятную правду. Но к Лизе Садовникова относилась благосклонно и даже чуть по-матерински, хотя они и были ровесницами. Почти каждое утро она заглядывала в Лизин кабинет, давая своей товарке на грядущий рабочий день нехитрые наставления, а по сути подбадривая. Лизино угнетенное состояние давно уже перестало быть для Садовниковой тайной.
В этот день она пришла со словами:
– Чего сидишь скучаешь? Начинай прием! У тебя там уже собралась целая очередь.
– Сейчас. – Лиза посмотрела на часы. – Пять минут еще есть в запасе. Я же не виновата, что им нравится раньше приходить...
– Знала бы ты, кто сидит в очереди, так поспешала бы, – интриговала Садовникова.
– И кто же там сидит? Брэд Питт?
– Ничем, Лиза, тебя не удивишь, – хохотнула Садовникова. – Ну может быть, не Брэд Питт, а сидит в твоей очереди очень даже симпатичный мужчинка.