Очарованный
Шрифт:
— Я не твоя, — сказала я ему, больше вздохом, чем звуком.
Я ненавидела то, как мое тело бросало мне вызов в пользу него, даже в такой незначительной степени.
Его крючки проникли в меня настолько глубоко, что были встроены в мою ДНК.
— Да, моя, — просто сказал он, и это неопровержимый факт. Я вздохнула сквозь зубы, когда он обхватил рукой мою поясницу и прижал мое туловище к себе. Мои изгибы подчинялись его жестким линиям, и я ненавидела то, как прекрасно мы подходили друг другу.
Я закусила губу, но не стала спорить, потому что мое тело предало меня
— Ты знал, что Ноэль наблюдал за мной?
Его глаза жгли мою кожу, как арктический лед.
— Конечно. Он не тот человек, который позволяет своей жертве бегать свободно и беспечно. К сожалению, я только недавно осознал, насколько очевидно было то, что он следил за тобой… Мне нужно было только спросить, кого он мог использовать для достижения такого результата, чтобы подумать о поиске Яны. В конце концов, она уже долгое время была одним из его самых мощных инструментов торговли.
Я хотела сказать ему, что именно Ноэль четыре года назад заставил меня бежать, что он избил меня до безумия и заставил меня бежать.
Но я бы не стала, не тогда, когда не понимала, почему Ксан наконец вернулся ко мне после всего этого времени.
— Почему ты здесь, Александр? — спросила я его, внезапно настолько утомленная, что слова слетали с моих губ деформированными и тяжелыми.
Его золотистые брови нахмурились, а ярость растеклась по машине, словно дым, густой и канцерогенный.
— Честно говоря, неужели ты можешь сомневаться в моих намерениях после всего, что я сказал тебе за последние тридцать шесть часов?
— Есть ли хоть малейшее сомнение, что я это сделаю? — Я возразила, мой собственный гнев прокрадывался сквозь мое изнеможение. — Ты много лет играл со мной как с йо-йо. Я понятия не имею о твоих истинных намерениях. Как я могу?
— Однажды ты сказала мне, что любишь меня, — безжалостно напомнил он мне, внезапно оказавшись в моем пространстве, обе руки сплелись в моих волосах, так что мое лицо было прижато к его лицу, нос к носу, глаза почти скрещены, когда они встретились. — И однажды я пообещал, что заберу это у тебя; твою любовь, твое тело и твою преданность. Я человек слова, Козима. Я пришел забрать то, что ты всегда хотел мне дать.
— Ты пытаешься сказать мне, что любишь меня? — Я потребовала, потому что он все еще собирал загадки своими словами, и мое настороженное сердце нуждалось в подтверждении.
Я бы не уступила ни на что меньшее, чем его взаимность.
Он все еще смотрел на меня, его глаза работали под тяжелыми веками, его челюсть так напряглась, что я испугалась, что она сломалась от напряжения.
Но он ничего не сказал.
Я схватила его за запястья, как кандалы, и прижала его крепче к себе, чтобы он мог видеть, как светятся мои глаза, как что-то внутри меня хочет протянуть руку и сожрать его целиком. Проглотить его силу и его сущность, пока он не станет полностью моим.
— Как я могу простить тебя за все, что ты когда-либо сделал, если ты не даешь мне доступ к
Он так долго молчал, и только тяжелое дыхание нашего совместного дыхания подчеркивало липкую тишину, что я забеспокоилась, что он не ответит. И что тогда мне делать? Я зашла слишком далеко, чтобы снова уступить ему, а он не пошел мне навстречу.
Мне нужен был какой-то нежный, уязвимый кусочек его души, иначе все мои хрупкие, песчаные мечты о большем с этим мужчиной безвозвратно рассыпались бы в прах.
— Пожалуйста, — яростно прошептала я. — Дай мне что-нибудь.
— Я хочу дать тебе все, — выдавил он почти до того, как я закончил говорить, его голос был громоподобным, а глаза сверкали, как молнии. — Я хотел дать тебе все почти с того момента, как увидел тебя, такую красивую и смелую. Знаешь ли ты, каково это человеку, привыкшему к власти и грабежам, когда он беспомощен хранить и поклоняться той единственной вещи, которую он хочет больше всего?
Я не дышала. Мое сердце в течение одной долгой, мучительной минуты не билось.
Я существовала на грани его слов, глядя в темное будущее, надеясь, что после прыжка меня встретит мягкое приземление.
— Если бы у меня было сердце, Козима, я знаю, что любил бы тебя со всей его силой, — дышал он с почти неистовой нежностью, его руки так болезненно царапали мои волосы, а его глаза так чудесно нежно смотрели на мою кожу, что мое сердце не имело и шанса противостоять этому контрасту. — Но я родился без него, и я не знаю, может ли что-то подобное вырасти в таком человеке, как я. Если бы это было возможно, я знаю, что это было бы для тебя.
Рыдание подступило к моему горлу и прорвалось между нами. Ксан сильно прижался лбом к моему, каким-то образом зная, что боль и дикая страсть в его взгляде не дадут мне раствориться.
— Ты моя, Topolina (с итал. мышонок), — поклялся он с той же торжественностью, с какой произносил свои клятвы на нашей свадьбе. — Я знаю это, потому что каждый чему-то раб, а я порабощен тобой.
Мои губы были на его губах еще до того, как я приняла сознательное решение поцеловать его. У него был вкус тепла, слегка металлический и насыщенный, как тепло после проглатывания некоторых специй. Мне хотелось нежиться в этой горячей пещере, стонать в нее, пока он трахал мой язык своим, но он отстранился с последним жгучим всасыванием, и мой рот внезапно похолодел, покалывая от потери.
Он провел большим пальцем по моей опухшей нижней губе, а затем прикусил ее, прежде чем улыбнуться своей редкой улыбкой, которая раскрыла каждую твердую грань его лица и сделала его почти мальчишеским.
— Я вернулся, потому что не мог остаться в стороне, даже если бы это было безопаснее и разумнее.
— Безопаснее? — спросила я, слегка дрожа, вспоминая, как Ноэль наблюдал за мной все эти годы, каждое воспоминание было испорчено возможностью увидеть их взглядом.