Очарованный
Шрифт:
Я рассказал Козиме историю о том, что произошло после ее исчезновения на нашей свадьбе, как я решил согласиться с требованиями Ордена и наказать Саймона Вентворта за те же преступления, которые совершил я сам. Она слушала, поджав губы и с грустью в глазах, держа свои осуждения при себе. Наш мир не был черно-белым, и она знала, что лучше не винить меня за Саймона, когда я оказался в безвыходном положении. Мы оба сделали трудный выбор и оба знали, что значит жить с ними.
Тем не менее, я смотрел на ее лицо, когда мы подъехали к старому каменному дому и постучали
Она не разочаровала.
В тот момент, когда Саймон Вентворт открыл дверь, она ахнула.
Я был прав. Она узнала его в ночь Охоты.
Она отступила на шаг, когда бледное, приятное лицо Саймона расплылось в широкой ухмылке, и он шагнул вперед, чтобы обнять меня в ответных объятиях.
— Торнтон, старина, какого черта ты делаешь на моем пороге? — Он засмеялся, отстраняясь. — Прошла целая вечность с тех пор, как ты звонил.
— Я был занят, — сказал я, склонив голову к Козиме слева от меня, чтобы показать, насколько я был занят.
Лицо Саймона рухнуло, как замок из песка, в море. Он долго смотрел на Козиму, эмоции играли в его глазах, пока он поглощал шок, увидев ее стоящей там.
— Ты помнишь меня, — наконец выдохнул он, выражение его лица сморщилось и запятналось старыми воспоминаниями и затхлым стыдом.
Козима поколебалась, затем кивнула, слегка придвинувшись ко мне в бессознательном призыве к утешению. Я прислушался к этому и взял ее дальнее бедро, чтобы переместить ее ближе ко мне.
— Я… ну, я даже не знаю, что сказать, — признался Саймон, выдыхая порыв воздуха и проведя рукой по густым волосам. — Я был отвратительным, правда. Просто худшее из худшего. Все, что я могу сказать, это то, что я был напуган и влюблен. В то время преследовать тебя казалось лучшим вариантом действий.
— Потому что ты боялся, что они узнают о тебе и твоей рабыне? — тихо спросила она.
— Дейзи, — сказал он, его лицо исказилось от боли, а голос упал до бездыханного шепота. — Ее звали Дейзи.
— Они убили ее? — Уточнила она. Ее глаза были такими широкими и золотыми, что могли соперничать с солнцем, холодно светящим с зимнего неба.
Саймон нашел утешение в этих глазах, выпрямил позвоночник и кивнул.
— Они это сделали. Прежде чем они добрались до меня, они нашли ее, и… ну, нет необходимости пересказывать подробности. Излишне говорить, что я ужасно сожалею о своем поведении. Однако у меня есть оправдание: на самом деле нет никакой веской причины, по которой мне следовало бы так тебя пугать.
— Я думаю, это веская причина, — тихо сказала она, шагнув вперед и положив руку на плечо Саймона. — Я думаю, это лучшая причина.
Губа Саймона слегка задрожала, прежде чем он закатил ее зубами, чтобы скрыть проявление слабости.
— Неудивительно, что такой мужчина, как Торнтон, был очарован такой женщиной, как ты.
Козима наклонила голову в сторону, о которой идет речь.
— Так много света и мягкости, — объяснил он с небольшой частной улыбкой. — Это ахиллесова пята для таких людей,
— Тёмные люди.
— Сломанные, — поправил он ее, похлопав ее по руке, прежде чем вернуться в дом и широко распахнуть перед нами дверь. — Заходите, заходите.
Дом Саймона был большим, но комнаты маленькими, коридоры узкими, и обе были заставлены удобной мебелью. Это был дом, который сильно отличался от предыдущей резиденции Вентворта — небольшого замка — в Англии. Тем не менее, я узнал в этом его радость, когда он коснулся рукой стен, проходя мимо и сквозь фотографии, украшающие каминную полку гостиной, в которую он ввел нас.
Я был рад, что он обрел счастье.
Это было странное открытие, потому что большую часть жизни я был эгоцентричным и бессердечным человеком. Когда вас с юных лет учат, что сочувствие — это слабость, что вам остается, кроме как поверить в это?
Любовь к Козиме сделала меня значительно более чутким, и я должен был согласиться, что в некотором смысле это была большая слабость. Я не хотел, чтобы невиновные страдали, а виноватые процветали, поэтому я понял, что должен занять определенную позицию, когда такие вещи происходят.
В первый раз я действительно сделал это с Саймоном, когда вывез его из страны, чтобы Орден не смог его прикончить. Я пытался сделать то же самое для Дейзи, но они добрались до нее еще до свадьбы, и поделать было нечего.
На каминной полке стояла ваза с маргаритками рядом с фотографией молодой этнической женщины со скромной улыбкой. Я сразу понял, что это Дейзи, и почувствовал боль в сердце, зная, что он все еще увековечивает ее память.
Она это заслужила.
— Ты переехал сюда, чтобы сбежать от Ордена после того, что произошло? — спросила Козима, когда мы уселись на розовый бархатный диван, который явно не был выбором Саймона, человека, чей стиль близок к охотничьему шику.
Саймон нахмурился.
— Ты ведь знаешь, что это Торнтон привел меня сюда? — Когда я только сжал губы и глаза Козимы расширились, как золотые дублоны, он усмехнулся и покачал головой. — Тебе всегда было комфортно в роли плохого парня, а, Торнтон?
— Я тебя кастрировал, — сухо напомнил я.
Козима подавилась смешком, поднеся руку ко рту.
— Мне очень жаль, Саймон.
Он отмахнулся от него с усмешкой.
— Нет-нет, это было довольно забавно. Ты, конечно, это сделал, но ты также дал мне новую жизнь, и когда дело дошло до того, ты воссоединил меня с единственным человеком, который мог исцелить меня, когда все было сказано и сделано.
Брови моей жены взлетели до линии роста волос.
— Да?
— Полагаю, он имеет в виду меня, — сказала Агата Говард, войдя в комнату, выглядя аристократкой на каждый дюйм, даже в выцветших джинсах и старой рубашке Led Zeppelin.
Она подошла прямо к Саймону и села на подлокотник его кресла, с которого он тут же стащил ее, так что она приземлилась к нему на колени. Они улыбнулись друг другу на мгновение, прежде чем она снова столкнулась с ошеломленной Козимой.
— Рада снова тебя видеть, Козима.