Очаровательная плутовка

Майклс Кейси

— Конечно, могу, Бэк. Хочешь пари, что я это сделаю? — спросил Флетчер, глядя, как Розали идет к ним по коридору с кислым выражением на довольно чумазом лице. — О, Билли, ты пришел, чтобы присоединиться ко мне! Как мило. Ты хорошо разместился, точно? Попрощайся с Бэком, он как раз уходит. Возможно, ты больше не увидишь его, потому что я собираюсь отправить его инспектировать мое небольшое поместье на Ямайке.

— Ты этого не сделаешь, Флетч, — пробормотал Бэк себе под нос.

— Посмотрим, — предупредил Флетчер; его улыбка была широкой, но глаза холодными. — Та скульптура, которую ты видел в Лондоне,

или путешествие на Ямайку.

Бэк глубоко вдохнул, затем медленно выдохнул и оглянулся, чтобы посмотреть на Розали Дарли. Он видел конюха и раньше, но никогда не тратил ни мгновения больше, чем хватало на мимолетный взгляд в его направлении.

Но теперь, обладая новым тайным знанием, Бэк мог разглядеть эту легкую, пусть и очень тонкую, но такую женскую магию изящных форм ее тела и тонких черт ее лица, которому было нужно лишь немного воды и мыло, чтобы стать в высшей степени привлекательным.

И конечно, мысль о том, что Розали Дарли — приведенная ли в порядок, чтобы выглядеть как женщина или же остающаяся в своем нынешнем обличье — станет жертвой очередной забавы Флетчера, была бесконечно более пугающей для Бэка, чем мысль о скульптуре или поездке на далекий остров.

— Твой хозяин нуждается в тебе, — хрипло произнес Бэк, отводя взор от больших зеленых глаз Розали, пронизывающих его до костей. Что там легкая морская болезнь по сравнению с этим взглядом! Он сделал три шага по коридору, прежде чем обернулся назад и добавил многозначительно:

— Я буду дальше по коридору, в своей комнате, если вдруг кому-нибудь понадоблюсь.

— Так предан и так почти что смел, — прорычал Флетчер, жестами прогоняя Бэка, и одновременно, затаскивая Розали в спальню, и крепко затворил дверь. — А теперь, малыш, — продолжал он, выйдя в центр комнаты и развязывая украшенный кисточками пояс своего бордового халата, — могу ли я быть уверен, что ты готов к выполнению своих новых обязанностей?

Глава 8

Розали осторожно оглядела комнату, напряженная, как кролик, учуявший запах подкрадывающейся лисицы.

Это была странная спальня, с огромной кроватью, приставленной к стене; совершенно мужская комната, одновременно интригующая и пугающая. Рисунки, портьеры, мебель — все было определенно мужественным, без малейшего налета женского влияния и в то же время таким привлекательным.

Больше всего ее взволновала кровать, и, ясное дело, полная ванна, стоявшая перед потухшим камином. Было удивительно, как ее — человека, мечтающего о том, чтобы провести остаток своей жизни как раз в ванне, — мог так сильно напугать этот вполне безобидный предмет интерьера.

Она трусливо поглядывала то на ванну, то на стоящие рядом кадушки с водой, то на Флетчера, который уже избавился от халата и стоял перед ней в белой рубашке на голое тело и бриджах.

— Вы уже приняли ванну? — с отчаянием поинтересовалась она, заметив, что его светлые волосы были взъерошенными, но не мокрыми.

— Нет.

— Вы попросили принести сюда ванну, чтобы я смог помыться? — Она понимала, что ее вопрос свидетельствует о слишком богатом воображении, но разве надежда — это преступление?

— Опять же нет.

Ее душа ушла в пятки.

— Вы собираетесь принять ванну?

— На этот раз верно, малыш, — с чувством

похвалил ее Флетчер и начал медленно расстегивать свою рубашку, обнажая широкую грудь.

— Я-я пойду тогда, — начала заикаться Розали, поворачиваясь к двери.

Следующие слова Флетчера пригвоздили ее к месту.

— Опять ты, маленький негодяй, удручаешь меня своей чрезмерной скромностью, не говоря уже о твоем полном пренебрежении к своим новым обязанностям в этом доме. Ты никуда не пойдешь. Ты поможешь мне принять ванну.

Розали впопыхах пыталась найти выход из создавшегося положения:

— По поводу, по поводу этого нового назначения, сэр, — сказала она быстро. — Я был один в этой милой комнате, которую вы выделили мне, и я был очень осторожен, нигде не присаживался, чтобы ничего не испачкать. Я думал, Хедж, должно быть, очень нуждается во мне, сэр.

— А я — нет? — прервал ее Флетчер, расстегивая еще две пуговицы.

— Ну-у, — протянула Розали, скользнув взглядом по торсу Флетчера. — Я думаю, я чувствую себя виноватым, сэр. Да, точно. Я чувствую себя виноватым. Я имею в виду, что мерин захромал, и все такое, и все эти лошади. Мы работаем от рассвета до заката, при том что нас двое. Как же Хедж справится без меня?

— Я одобряю твою преданность Хеджу, который, как я уверен, был бы счастлив все это слышать. Я уже назначил другого малого в конюшню, так что ты можешь не беспокоиться.

Флетчер понимал, что, возможно, его действия могут показаться бессердечными всякому, кто увидел бы в этот момент ссутулившуюся фигурку Розали, но он не поддавался жалости, которую испытывал к ней. В конце концов, разве он замечал какие-либо предательские признаки жалости в ее прекрасных зеленых глазах, когда был посмешищем, страдая по ней, в то время, как он считал ее мальчиком?

Нет, не замечал.

Белоснежная рубашка тихо упала на ковер, и Флетчер начал расстегивать пуговицы на бриджах.

С изумлением на лице Розали повернулась к нему спиной и крепко зажмурила глаза, думая о том, что сейчас она сойдет с ума. Почему она не остановила его? Почему она не сказала хоть что-нибудь, пусть даже правду, почему не призналась и не прекратила весь это нонсенс? Что за бесенок внутри заставлял ее молчать?

Легкие звуки, которые она слышала за собой, говорили о том, что Флетчер уже снял свои бриджи, чтобы стать обнаженным, каким был в ту ночь, когда нырнул под одеяло рядом с ней в гостинице. Мгновение спустя звук расплескивающейся воды сказал Розали, что Флетчер залез в ванну.

Она открыла глаза, уверенная в том, что будет соображать лучше, если увидит, и посмотрела в зеркало, которое висело над бюро.

— О Боже, — беззвучно прошептала она и раскрыла рот.

Зеркало отражало комнату под таким углом, что перед взглядом Розали промелькнуло бедро Флетчера, он погрузился в воду, в пределах видимости остались только его голова, его широкие, хорошо сложенные плечи и руки.

Она готова была гореть в аду вечно. Она была самой испорченной, аморальной, безнравственной, извращенной, низкой и плохо воспитанной девицей, которую только видел белый свет, но она не могла оторвать взгляд от этого зеркала. Она чувствовала, как погружается все дальше и дальше в мрачные, но определенно захватывающие глубины порока.