Очень быстро

Гут Этта

Ильза вообще оказалась веселой и разговорчивой. А главное, на многое в жизни смотрела под тем же углом, что и сам Миха: слушала ту же музыку, пила то же пиво, да и вообще увлекалась многим из того, что было ценным и в Михиной жизни. А еще вдруг стало понятно, что акцент Ильзы дико возбуждает. Особенно то, как она произносит некоторые слова. Например, Михино имя: Ми-иха. С очень мягким, каким-то неуверенным «х» и длинным, ласкающим «и».

В теории Миха совершенно точно знал, что надо делать дальше: хватать и тащить. Очень быстро. В палатку.

Или все-таки в гостиницу. А как поступить на практике?

Обручального кольца на пальце у Ильзы не было, да и в ответ на Михино осознанное откровение о том, что он сейчас не в отношениях, она лишь кивнула, коротко сказав «тоже». Так что проблема была не в этом. Просто Ильза оказалась уж слишком не такой, как те красапетры, которых Миха обычно обхаживал с конечной целью трахнуть: не хихикала глупо-зазывно, смотрела прямо и говорила не о цветочках или котятках, а о ходовых качествах своего «Гуська» и особенностях работы мощного шестицилиндрового оппозита, который служил «сердцем» Михиному мотоциклу.

О себе по-прежнему молчала, да и Миху о личном не спрашивала. Так, словно осознанно обозначала некую незримую, но четко ощутимую границу между собой и собеседником. И в итоге у Михи произошло что-то вроде сбоя программы. Да и в башку вдруг вползла неприятная мысль: а не будет ли выглядеть подкат к Ильзе, как некое требование сказать еще одно «спасибо» за ту операцию на селезенке, которую Миха сделал ей уже почти полгода назад? Только теперь не словами, а, скажем так, делом? Как открытое желание получить плату натурой, сексом?..

В итоге, когда Ильзу окликнул кто-то из большой развеселой компашки, что разместилась ближе к сцене, и она ушла к ним расцеловаться-поздороваться, Миха поднялся и ушел к себе в палатку, еще и молнию за собой этак окончательно задернув.

И, наверно, все бы на этом и закончилось. Опять прокрутившись полночи на сыром белье в окружении нестерпимо громких звуков, он встал бы ни свет ни заря и стартанул в сторону дома. А потом и весь «цыганский табор» Трэфена потянулся бы по родным городам и весям. Следующий день был последним фестивальным, и в программке значился подъем в девять утра и в одиннадцать — массовый исход. Но! Как всегда, в рукаве у Господа бога нашего имелся даже не туз, а непобедимый Джокер: выпитое за вечер бесплатное пиво, которое предсказуемо запросилось наружу.

Пришлось натягивать штаны и мотоботы и, спотыкаясь в смутной тьме, освещаемой редкими костерками и прыгающим светом со стороны сцены, шагать по направлению к сдвоенному ряду синеньких переносных сортиров. И ведь действительно словно кто за руку привел в нужное место и в правильное время!

На уже почти совсем затеявшуюся драку Миха поначалу внимание решил не обращать — умный человек в чужие пьяные разборки не полезет никогда. Поэтому он просто свернул в ближайшую кабинку и запер за собой дверь. Расчехлил штаны, отлил, чувствуя полный кайфец от столь простого действа, и вдруг… Знакомый голос с акцентом! Там была

Ильза! И, судя по всему, то ли бить, то ли и вовсе насиловать собрались именно ее!

Из кабинки Миха вывалился, на ходу упихивая «добро» в штаны и торопливо застегивая их, и сразу вписался в разборку бодрым:

— А ну! Что, блин, у нас тут за ёпвашумаму?

— Крысу одну больно наглую жизни учим, — сообщил кто-то с придыханием, и Миха, далее не вдаваясь, саданул кулаком в сторону голоса.

По краю сознания скользнула мыслишка, что руки бы поберечь — инструмент же, работать ими, но делать было нечего, уж понеслась душа в рай.

— Да ты… Что, бля?.. Ах ты сука! У-у-у…

Наверно, его бы отколошматили и на этом все его заступничество бы и закончилось. И потому, что один против двоих, и потому, что лечить Миха всегда умел лучше, чем калечить. Но опять повезло. Кто-то крикнул удивленно:

— Быстро? Ты? — а потом заорал уже чуть не на весь лагерь: — Наших бьют!

Ну и всё! Секунды не прошло, как Миху от баталии тупо отстранили: и без него хватило желающих объяснить тем парням, что полезли на Ильзу, а потом сцепились с героем дня — с самим Быстро, всю их неправоту.

— Не покалечьте только, а то возись с ними после! — несколько растерянно попросил Миха, и его даже услышали.

— Да мы по классике: будем бить аккуратно, но сильно. А то — ишь! Совсем рамсы попутали, гондоны штопаные!

Миха осмотрелся. Светловолосая голова Ильзы по-прежнему белела чуть в стороне. Она стояла, привалившись спиной к стволу здоровенной сосны, молчала и выглядела, как стало ясно при ближайшем рассмотрении, откровенно несчастной. Миха ухватил ее за локоть и повел прочь от уже утихавшей драки.

— Что это было? Что за хрень вокруг тебя творится? То какие-то гоняются, то другие побить норовят. Или те же? Может, все-таки расскажешь?

Ильза в ответ неожиданно рассмеялась и быстро заговорила на своем — Миха ни слова не понял, зато «вкурил» другое:

— Да ты пьяная, что ли? Когда нализаться-то успела?

— Ми-иха… Я не пьяная. Я так, немного. Сначала для храбрости. А потом из-за того, что ты ушел. Ты зачем ушел? Ну вот скажи, а? Я тебе что, не нравлюсь?

— Вот, блин! И правда — трезвее не бывает! И что теперь с тобой делать с такой расписной?

По уму так надо было бы отвести Ильзу туда, где была ее палатка… Если, конечно, она у нее вообще где-то была. Но, во-первых, на прямой вопрос о месте ночевки Ильза только рассмеялась, а во-вторых, идея оставлять ее одну была дурацкой — а что как опять какие-то мудаки с разборками своими непонятными полезут? Так что Миха все-таки отвел Ильзу к своему парусиновому шалашу, и запихал внутрь, на большой надувной матрас, занимавший все пространство внутри. Она не сопротивлялась, сама полезла туда с удовольствием. Да так быстро (ох!), что Миха только в самый последний момент успел ухватить ее за щиколотку и дернуть назад, чтобы снять обувь.