Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира
Шрифт:
— Веди тогда, vatt’ghern.
Обогнув холм, мы нашли едва заметную тропку вдоль склона. Путь уводил в ущелье между скал, которые смыкались всё ближе. Нас накрыла густая тень, и я выдохнула с облегчением.
Неожиданно Иорвет свернул в узкий проход и поманил за собой, показывая на стебельки сочно-зелёной травы, спрятавшиеся в тени под каменной стенкой. Чуть дальше зелени стало больше, и в глубине расселины, там, где она оканчивалась тупиком, обнаружился ручеёк, сочившийся из щелей породы. По заросшему мхом камню вода тонкой струйкой стекала в углубление под скалой.
— Тоже неплохо,
— Нет! Это не неплохо, это чудесно! — воскликнула я, набирая холодную воду в ладони и опуская в неё горящее лицо.
Наполнив фляги и умывшись, мы устроили привал. Присмотревшись, я заметила многочисленные следы путников, бывавших тут до нас: в стороне чернело старое заросшее кострище, а на красном камне скалы виднелись выскобленные ножом чёрточки и едва различимые буквы. Иорвет закурил, а я стала рассматривать надписи. Одни уже стёрлись от ветра и времени, другие были на неизвестных мне языках. Я смогла разобрать накорябанную дату «1268», возле виднелась надпись «За Темерию», которую кто-то перечеркнул и написал над ней «Элишка — любовь», и нарисовал похожее на луковицу сердце.
Я достала из сумки яблоки, протянула Иорвету.
— Пробуй первый. Я тебя, так уж и быть, поцелую, если что.
Под влиянием ли моей железной логики или того, что еда у нас закончилась и с прошлого дня мы ничего не ели, Иорвет взял яблоко и, откусив, одобрительно кивнул.
— Надо было кроликов забить на дорогу. Но кто же знал.
— Очень уж хотелось убраться из того леса, — кивнула я и засмеялась, вспомнив наш побег.
Иорвет тоже улыбнулся, а я вдруг поняла, что уже заочно люблю Зерриканию, огибающую её подковой пустыню Корат и где-то там вдалеке затерянный Хакланд. Здесь всё было другим, и мы были только вдвоём — сидели у воды вдали от всего мира и грызли сладкие яблоки, и дышали жарким воздухом. Да… Я уже очень любила Зерриканию.
***
Тропа, поплутав между скал, привела ко входу в узкую расщелину. Я сосредоточилась — зов вёл внутрь. Иорвет заглянул в тёмный проход, развернулся и зашагал обратно в ущелье в сторону кучки перекрученных пустынных деревьев, прилепившихся к камням. Мне он поручил срезать кору с расслоившихся стволов, сам же занялся поиском ветки, подходящей для рукояти факела. Выудив из сумки ком засохшей сосновой смолы с кулак величиной, он расщепил палку с одного конца и засунул туда добытые мною, пахнущие можжевельником куски коры, и, размяв в пальцах, проложил между ними крошки смолы. Во все глаза я глядела на эти чудеса выживания в диких условиях.
— На первое время сойдёт, — с удовлетворением постановил он, и мы вернулись обратно ко входу в пещеру.
Я зажгла факел, смола вспыхнула и, плавясь, потекла между кусочками коры, которые, недолго подумав, тоже занялись пламенем. Факел чадил, с него капало, но работу свою выполнял. Жёлто-охряные растрескавшиеся стены расщелины уходили ввысь, проход расширялся. От шагов отдавалось эхо, и с тьмы потолка срывались потревоженные крохотные, рыжие в свете огня летучие мыши. Они проносились совсем близко у лица, однако, ни разу не дотронувшись до него, упархивали и забивались в свои трещины.
Скальный разлом вывел
— Это рукотворные пещеры, — заметил Иорвет, — кто-то отшлифовал и сгладил камень.
Изгибистые формы стен плавно следовали пластам породы, будто древние строители желали сохранить все наплывы камня, всю изначальную причудливость пещер. Местами в полу виднелись непонятного назначения углубления: высверленные дыры диаметром с руку и округлые чаши размером с котёл. Потолок был чёрным от копоти.
Кое-где на стенах виднелись наскальные рисунки, но уголь почти стёрся. На одном панно я углядела похожих на древнеегипетские фигурки человекоподобных существ с волчьими головами, которые палками гнали в горы стадо круторогих буйволов. На другом несколько этих же существ держали в руках молотки и долота и выдалбливали камень. Помимо следов деятельности древних жителей, нам стали попадаться вещи современных путников — выброшенные растрескавшиеся ящики, битые бутылки, обрывки кожи и ветоши. Иорвет нашел не прогоревший до конца факел и взял с собой. Местами вбок отходили неглубокие тупиковые проходы, наверное, служившие раньше жилищами. На полу там валялись остатки деревянных настилов, которые потом разломали на топливо.
Коридор вывел в просторную по ощущениям, округлую с волнообразными стенами пещеру. Факел освещал лишь пятачок каменного пола у входа и громоздкую жестяную горелку, наполненную маслом. Медальон завибрировал. Я прислушалась — здесь не было ни одной живой души, однако медальон продолжал дёргать цепочку.
— Что-то тут не так, — сказала я и зажгла горелку.
Та жарко вспыхнула, и оказалось, что первоначальное ощущение пустоты пещеры обмануло нас — свет выхватил очертания лежащих на полу тел, разбросанные тут и там вещи и сгрудившиеся в центре ящики и мешки. Иорвет выругался, дёрнул меня за руку, вытаскивая из пещеры, но тщетно — прохода, через который мы вошли, больше не было, и мы с размаху влепились в шершавую стену. Медальон плясал на шее.
— Иллюзия, которая работает только в одну сторону! — воскликнула я.
— Назад пути нет, — мрачно произнёс Иорвет. — Судя по трупам, мы в ловушке. Я вижу на той стороне ещё одну горелку.
Эльф с факелом направился к ней, я же присела у ближайшего тела. Лохматый бородатый мужчина лежал на животе, вытянув руку, будто пытался достать что-то. Плоть давно выели насекомые и грызуны, кожа на голых руках и ногах была высушена. Он был похож на одного из тех каннибалов, которых мы встречали на Пустошах: был бос, тело прикрывали обрывки полотняных штанов и рубаха из грубого холста.
— Иди сюда! — крикнул Иорвет с другого конца пещеры.
Я направилась к нему, обходя трупы таких же оборванцев. Я насчитала их девять. Все они лежали в позах подобно спящим или прилегшим отдохнуть, и ни на одном я не заметила никаких следов насильственной смерти. К центру пещеры медальон успокоился, но запрыгал опять, как только я стала подходить к Иорвету, который стоял у второй зажжённой горелки, прислонив к стене ухо. У его ног лежал десятый оборванец, иссушенными пальцами впившийся в пол.