Очень хочется жить
Шрифт:
— Солдат в хуторе много? — спросил я.
Старик взглянул на растянувшуюся, уходящую в темноту колонну и поспешно ответил:
— Нет, немножко. Хотя избы все заняты сполна. В избах-то офицеры. А солдаты в палатках. Наверняка сказать не могу, но, думаю, до ста насчитаешь…
Мы с Волтузиным взглянули на карту. Хутор стоял чуть в стороне от нашего маршрута. Его можно было обогнуть правее, но тогда мы рисковали сбиться с пути, да и вообще пройти неуслышанными и незамеченными едва ли было возможно.
— Хутор будем атаковать, — сказал я Волтузину.
Капитан ответил без колебаний:
— Очень хорошо.
—
— Завести их, стало быть, на ту сторону? А как же не могу, если я тут каждую тропинку знаю. С завязанными глазами проведу, бережком, потом лесочком, и туда… Давайте ваших бойцов.
— Пошлите-ка песенников в обход хутора, товарищ капитан. Два других взвода зайдут справа и слева. Сигнал — ракета. Прикажите разведчикам резать их связь. С первым взводом, с песенниками, пошлите командира роты. По выполнении задачи, рота присоединяется к колонне. — Капитан Волтузин скрылся в темноте, прихватив с собой старого проводника. — Чертыханов, — позвал я. Прокофий приблизил свое лицо прямо к моему лицу. — Беги к политруку Щукину, передай ему мое решение — атаковать ЗПК дивизии. Его роте двигаться, не меняя направления. Быть готовым помочь атакующим огнем.
Прокофий умчался под гору.
Я послал связных предупредить о принятом решении полковника Казаринова, двигавшегося в третьем батальоне, и комиссара Дубровина, возглавлявшего вторую колонну, идущую справа от нас.
Колонна, приостановившаяся в связи с допросом мотоциклиста и опросом старика, снова тронулась. Первые взводы уже спустились на мостик. А сбоку, обгоняя нас, глухо топоча каблуками, бренча непригнанным снаряжением, пробежали бойцы, — они будут атаковать хутор. Среди бегущих я заметил и старика и как будто самого Волтузина. «Зачем это он с ними побежал?» — подумалось мне. Но, может быть, я ошибся. Нет, это был капитан. Оборвав бег, он круто обернулся ко мне на своих коротких неутомимых ногах, бодро доложил:
— Все в порядке, мой лейтенант! Старик в беге не уступает молодому бойцу. Он обещал вывести взвод в течение получаса. Думаю, что так и будет.
— Хорошо, — сказал я и отметил время.
Возбуждение, охватившее капитана, толкало к действию, он опять сунулся в темноту, кивнув мне на ходу:
— Извините.
Голова колонны, поднявшись на взгорье, опять задержалась, ожидая атаки взводов. Высоко в небе, под самыми звездами, неслись рывками редкие облака, даже в темноте отсвечивающие белизной. Они таили в своем торопливом полете что-то неспокойное, предостерегающее. По земле так же торопливо бежали тени, и временами, когда в облачные прорехи падал дрожащий, призрачный свет, явственно вырисовывалась дальняя грива леса, прикрытые ее тенью избенки хутора, тускло отсвечивала зеленоватыми бликами вода в речушке. Над головами людей, настороженно стоявших в колонне, колыхался блистающий в изморозной свежести пар. Приглушенный шепот походил на шелест листьев. Медленные и гулкие всплески взрывов, доносящиеся с фронта, усиливали напряженность. Но на душе у меня было спокойно, чувство тревоги, как бы перегорев, легло глубоко на дно.
Полчаса истекли. Ветер неутомимо гнал и гнал облака, и в тишине казалось, что они шуршат. «Что случилось там со взводами? — думал я, все время глядя в сторону хутора. — Что они так долго медлят?»
—
Мальчик проворно прошмыгнул среди бойцов, скрылся во тьме. Вскоре он прибежал назад.
— Командир третьей роты сказал, что комбат сам повел взвод в хутор.
«Не утерпел, — подумал я про капитана. — Возможно, это лучше, надежнее».
За хутором одиноко взлетела ракета, облила зеленоватым, неживым светом лес и притаившиеся избы. Крики «ура!», выстрелы, а потом и хлопки гранат вспыхнули одновременно в разных концах и, стремясь навстречу друг другу, сомкнулись над хутором, слились в сплошной, протяжно-режущий вопль. Внезапно полыхнуло ввысь огненное, слепящее облако, — очевидно, подожжена была цистерна с горючим. Высокие пляшущие тени завихрились в хуторе. Загорелась изба. Атака была внезапной и успешной, — это чувствовалось по настроению бойцов, которым не стоялось на месте, всем хотелось туда, в бой.
Ежик испуганно смотрел на пожарище, на мелькающие в свете огня фигурки людей.
— Товарищ лейтенант, почему так долго не идет Чертыханов? Может быть, он там, в бою?
— Придет.
Я приказал головному взводу двигаться вперед. Люди проходили неподалеку от освещенных дрожащим пламенем изб; отблески этого пламени ложились на колонну, и сурово озирающиеся на место боя лица красноармейцев казались накаленными.
Мы миновали хутор, пересекли поле и опять вступили в лес. На лесной, дороге меня догнал капитан Волтузин. Отдуваясь после бега, он вытирал голову и шею платком.
— Где вы были? — спросил я.
Капитан улыбнулся виновато и радостно, доверительно взял меня под руку.
— В последнюю минуту вдруг почувствовал неуверенность в командире роты. Взвод водил сам. Задание выполнено, мой лейтенант. Стосковались люди по бою, дрались, как дьяволы, — весело заключил он. Вася подергал его за рукав.
— Товарищ капитан, Чертыханова там не видали?
— Видал, Вася, — быстро ответил Волтузин, где же ему быть, как не там? Вместе со мной бежал. В окно избы противотанковую гранату запустил, все разнес… Сейчас придет с трофеями.
Явился Чертыханов. Его сопровождали два бойца. Все они были навьючены мешками, портфелями. На плече Прокофия торчала какая-то палка, вроде ухвата, в мешке что-то звенело и брякало.
— Ты что же это лезешь без спросу, куда не надо? — строго спросил я Чертыханова. Он на этот раз не сказал свое «виноват, товарищ лейтенант».
— Русскому солдату где бой, туда и надо, — отчеканил он. — Отбили штандарт вражеской дивизии, товарищ лейтенант! Это у них вроде знамени. Вот он. — Он снял с плеча палку, похожую на древнюю секиру. — А в мешке — кресты и медали. Раздам ребятам на память.
Сильное волнение охватило меня. Я смотрел на Прокофия, не зная, какими словами выразить ему свою радость и свою гордость за него, моего товарища, надежного спутника, неутомимого русского воина. И вспомнил, как он, Чертыханов, благодарил меня и политрука Щукина, когда мы отбили у гитлеровцев пленных девушек.
— А теперь я на минуту произведу себя в маршалы, — сказал я повеселевшим голосом. И Прокофий тотчас вытянулся. — За участие в разгроме командного пункта фашистской дивизии, за захват вражеского знамени объявляю вам, товарищ ефрейтор Чертыханов, благодарность Верховного командования!..