Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный...
Шрифт:
Петра рано стали занимать вопросы истории, и он уже в 1708 году дал через Мусина-Пушкина поручение Поликарпову{17} написать русскую историю от начала царствования Василия III до последнего времени. Для образца Поликарпов должен был составить историю первых пяти лет в двух редакциях: краткой и пространной. В 1712 году, напоминая Поликарпову об этом поручении, Мусин-Пушкин писал ему: «Понеже его царское величество желает ведать Российского государства историю, и о сем первее трудиться надобно, а не о начале света и других государств, понеже о сем много писано. И того ради надобно тебе из русских летописцев выбирать и приводить в согласие». Таким образом, Поликарпову была поставлена вполне ясная цель и указаны источники работы. Но труд Поликарпова, представленный в 1715 году, не удовлетворил Петра.
Еще до представления труда Поликарпова, в 1713 году Петр, как свидетельствует Устрялов{18},
Первый написал большое рассуждение о причинах войны со Швецией, в котором оправдывал Россию и Петра. «Есть в его сочинении, — говорит Устрялов, — и красноречивые страницы, заметные величественной простотой изложения, исполненные сильного, благородного чувства к достоинству и чести России: они принадлежат самому Петру»; это Устрялов подтверждает ссылкой на черновые бумаги Петра. Кроме того, к труду Шафирова Петр написал «заключение к читателю», в котором проводил мысль о необходимости довести войну до конца и не мириться до полного завоевания Балтийского моря, так как, не добившись теперь своего, мы будем вынуждены потом воевать снова. Проредактировав книгу Шафирова, Петр напечатал ее.
Сочинением Феофана Прокоповича, писавшего историю его царствования, Петр оказался не доволен: Прокопович говорил почти исключительно о войне, сделал много ошибок и пропусков, слишком льстил и хвалил. Ввиду этого Петр приказал кабинет-секретарю Макарову собирать материалы. Подлинные журналы походов, донесения и т. п. Позже, в 1721 году, Петр назначил даже один день в неделю (субботу) для занятия историей. За три с половиной месяца до смерти он писал: «Вписать в историю, в которое время какие вещи для войны и прочих художеств и по какой причине или принуждению зачаты, например, ружье, для того, что не стали (шведы. — К. С.) пропускать, також и о прочих». Таким образом, по-видимому, он хотел с военной историей соединить и историю внутреннюю. Это намерение еще яснее высказано им в одной записи 1722 года: «Вписать в историю, что в сию войну сделано, каких тогда распорядков земских и воинских, обоих путей регламентов (сухопутных и морских. — К. С.) и духовных; також строения фортец, гаванов, флотов корабельного и галерного, и мануфактур всяких, и строения в Петербурхе и на Котлине, и в прочих местах».
К истории, написанной по такому широкому плану, по мысли Петра, должны были быть приложены все документы, акты и т. п. В исполнение этих желаний Петра Макаров затребовал от разных лиц (даже от пленных шведов) множество сведений и справок, которые до нас дошли, но справиться с поставленной ему задачей — составлением истории — не мог. Петр, вернувшись из Персидского похода, переделал всю рукопись Макарова: «Все выражения велеречивые, в особенности относившиеся к особе его, исключил, обороты растянутые сжал; нескладные фразы исправил» (Устрялов), добавил много подробностей. Но он не удовлетворился ни этой редакцией, ни несколькими последующими. Исправления и вставки Петра показывают, что он не хотел скрывать неудач, ошибок и потерь.
О Нарвском сражении он писал, например, что эта битва была «яко младенческое играние, а искусства ниже вида; разбитое войско пошло в свои границы в конфузии, полки можно было собрать только в Новгороде; несчастие было так велико, что оно казалось гневом Божиим, и вся надежда поправить его, по-видимому, исчезла». Не замалчивалась и неудача на Пруте: «Зашли в землю, где полки ни единого сухаря не имели, к тому же и о неприятеле слишком легко рассуждали; со всех сторон были окружены, нельзя было ни ретироваться, ни стоять на месте; пришло до того, или выиграть, или умереть, и если бы турки послушали совета короля шведского, то б крайнюю беду принесло. Одно милосердие Божие избавило от такого отчаянного случая». Силы врагов Петр исчислял очень осторожно: на вопрос Макарова, сколько было шведов при Нарве, он написал в докладе: «Подлинно неизвестно, понеже их офицеры после недавно сказывали, иные 12000, иные больше, а иные только 8000». О своем участии в войне Петр говорил очень скромно. Слова Макарова, что в битве под Полтавой «государь свою храбрость, великодушие и воинское искусство, не опасаясь никак страха своей высокой особе, в вышнем градусе показал», он заменил такими: «за людей и отечество, не щадя своей особы,
В 1722 году Петр поручал сенатскому обер-прокурору Григорию Скорнякову-Писареву{21} составить какой-то летописец, а в 1723 году несколько раз приказывал работать над русской историей барону Гюйссену{22}. В связи со всем этим стоят распоряжения Петра губернаторам и духовному ведомству о том, чтобы «во всех монастырях и епархиях и соборах прежние жалованные грамоты и другие куриозные письма оригинальные, такожде и исторические рукописные и печатные книги пересмотреть и переписать… и те переписные книги прислать в сенат».
Петр придавал также большое значение религиозным вопросам; будучи человеком верующим, он разорвал во многом со стариной и был чужд религиозной исключительности. Враг ханжества и лицемерия, он приложил много усилий к тому, чтобы сделать религиозную истину доступной народу в чистом, неизвращенном виде. Отсюда его участие в издании книг религиозного содержания. Так, например, в 1720 году по его приказанию было издано для народного употребления «первое учение отроком, в ней же буквы и слоги; также краткое толкование законного десятисловия, молитвы Господней, Символа Веры и девяти блаженств». В 1723 году велено было читать эту книгу в Великий пост в церквах вместо творений Ефрема Сирина и Соборника. Кроме того, Петр думал еще о составлении катехизиса, о чем он отправил 19 апреля 1724 года собственноручную записку в Синод:
«Святейший Синод! Понеже я разговорами давно пробуждал, а ныне письменно, дабы краткие поучения людям сделать (понеже ученых проповедников зело мало имеем), также сделать книгу, где изъяснить: что непременный закон Божий, и что советы, и что предания отеческие, и что вещи средние, и что только для чину и обряду сделано, и что непременное, и что ко времени и случаю применялось, дабы знать могли, что в каковой силе иметь.
О первых кажется мне, чтоб просто написать так, чтоб и поселянин знал, или на-двое: поселяном простее, а в городах покрасивее для сладости слышащих, как вам удобнее покажется. В которых бы наставлениях — что есть прямой путь истолкован был, а особливо Веру, Надежду и Любовь: и о первой, и о последней зело мало знают и не прямо что и знают; а о средней и не слыхали, понеже всю надежду кладут на пение церковное, пост и поклоны и прочее тому подобное, в них же строение церквей, свечи и ладон. О страдании Христовом толкуют только за один первородный грех, а спасения делами своими получат, как вышеписано.
О втором же, чтобы книгу сочинить, мне кажется, не лучше ль оную катехизисом, к тому и прочие вещи последовательно, что в церкви обретается, внесть с пространным толком; також приложить: когда, и от кого, и чего ради в церковь что внесено».
Затем в 1722 году Петр поручает Кантемиру{23} написать книгу о магометанской религии, а для «Духовного регламента» сам редактирует предисловие и присягу для членов Синода, причем в манифесте от 9 февраля 1721 года об установлении Синода ему принадлежит наиболее сильное возражение сторонникам патриаршества: он писал, что Синод лучше «соборного правительства, понеже в единой персоне не без страсти бывает к тому ж не наследственная власть, чего ради вящше не брегут». Для борьбы с суеверием и ханжеством он хотел издать книгу и сам составил программу, в которой, указав поразив грехи против каждой заповеди, вывел заключение, что всеми заповедями осуждается лицемерие, хотя оно не в одной из них не названо по имени, и развил эту мысль в применении к каждой заповеди. По этой программе Феофан Прокопович составил задуманную Петром книгу о блаженствах, которая толковала 10 заповедей, выясняя сущность христианской веры. Прочитав эту книгу, Петр писал из Астрахани 13 июля 1722 года: «Книгу о блаженствах я всю чел, которая зело изрядна и прямой путь христианский. Только надлежит предисловие сделать, в котором розные наши толкования неправые ханжевские все выяснить, дабы читающий перво свой порок узнал, и потом пользу и прямую и истинную. Також в конце силу всей книги зело короткую выпискою без толку (понеже оный уже выше писан) положить, дабы мог на память оное иметь, понеже всей книги на память не возможно иметь, и сочиня сие не печатать до возвращения нашего; також и того, что хотели исправить в исповедях…» В исполнение этого желания Петра было добавлено «краткое собрание из книги сея, ради удобнейшего припамятования учиненное». Относительно предисловия к этой книге Петр написал следующее: «Впереди печатать: понеже многие пути спасения не ведают и звание свое ни во что ставят, но еще и суете всего мира, а не то-чию Божию определению приписуют, что и пословица есть, кто пострижется, говорят: работал земному царю, а ныне пошел работать небесному. К тому же ханжи толкуют разно: иные, ежели не покинешь мира и не будешь чернец — несть спасения; иные: надобно по вся дни всю службу церковную слушать, или и по две или и по три обедни на день. Иные, когда кому в путь ехать, наперед голоса в два ли три и более выговаривают церковную службу наперед, или многие поклоны и правилы, оставя врученное им дело или домоправление, делают, полагают в том спасение».