Очень (не) обычная история
Шрифт:
— Вы… — облегченно выдыхаю, когда мужчина приближается, и я узнаю его. — Что вы здесь делаете?
Прикладываю руку к груди и чувствую, как бешено колотиться мое сердце. Еще немного и я, наверное, получила бы инфаркт миокарда.
— Тот же вопрос, девочка, — зло хрипит он в ответ. Что ты здесь делаешь?
Громов явно не трезв он стоит, слегка пошатываясь и держит в руках бутылку с вином. Сюда можно входить только работникам кухни и бара.
— Я знаю, — отвечаю и чувствую какой-то дискомфорт внутри от того,
— Кто попросил? — спрашивает, как на допросе.
Хотя откуда мне знать, я же в полиции никогда не была.
— Не скажу, — отвечаю и прячу бумажку за спину.
Мне не хочется подставлять Виталика. Хватит того, что Веру неделю отчитывала Валерия Андреевна.
— Я все равно узнаю, — он выставляет руку вперед и протягивает ко мне ладонь, — и если я узнаю это не от тебя, то уволю этого человека без объяснений.
Я несколько минут смотрю в глаза Громову и понимаю, что он не блефует.
— Виталик — су-шеф, — с трудом произношу я и в сторону отворачиваю голову, злясь на саму себя в этот момент.
— Виталик значит, — мужчина тяжело вздыхает и вальяжно разворачивается обратно к стеллажам. — Ладно, — он берет бумажку из моих рук и долго смотрит на нее. Что за каракули? Как это можно разобрать?
Понимая, что Громов смягчился и ничего плохого сейчас не произойдет я подхожу к нему ближе.
— Им вино для соуса надо, — через плечо заглядываю в бумажку, как ворона в костяшку, — он там номер полки написал.
Да, конечно, почерк у Виталика как у врача.
— И что из этого цифра? — показывает пальцем на какие-то загогулины. — Сейчас попробую так найти. Оно явно не самое дорогое.
Пока мы просматриваем стеллажи, я слышу негромкий хлопок, а затем щелчок.
— Что это? — вздрагиваю и машинально жмусь спиной к мужчине в тот момент, когда он нагибается буквой «г».
Он поднимает голову и не разгибаясь смотрит в сторону выхода.
— Дверь захлопнулась, — констатирует Громов и наконец-то выравнивается. Ты что, кирпич убрала? — его интонация моментально меняется и становится похожей на рык. И даже ключ в замке не оставила?
— Не оставила. Убрала. А что, нельзя было? — бегающим взглядом я испугано смотрю то на мужчину, то на дверь по очереди.
— Нет! У-у-у… — издает он протяжный стон. — Здесь доводчик сломан. Черт! — он запускает руку в волосы. Говорил же Лерке, что поменять надо.
Лерке? Это кому, Валерии Андреевной? Видимо у них далеко не рабочие отношения. Мне, конечно, до этого дела никакого нет, но становится почему-то неприятно, и я заставляю себя переключиться на проблему более реальную сейчас.
Мужчина подходит к тяжелой, дубовой двери и несколько раз дергает ее.
— Бесполезно, — заявляет он, — ее разве что танком высадить можно.
— И
— Выпустят. Только непонятно когда.
— А вы охране позвоните, пусть они придут, — я цепляюсь хоть за какую-то реальную ниточку.
— Считаешь себя самой умной? Где ты видела связь под землей? — он отставляет бутылку в сторону и прячет руки в карманы серого пальто.
Блин!
— Кто-то же должен сюда зайти. На кухне ведь вино очень надо, — я подхожу к двери и тоже дергаю ее.
Да. Это действительно бесполезно и больше похоже на агонию с моей стороны.
— Если очень надо, то зайдут, — спокойно отвечает мужчина, глядя в мою сторону.
— Егор Владимирович, почему это вы спокойный такой, а? — мой голос срывается практически на крик.
На нервной почве я всегда веду себя слишком импульсивно. Наверное, такая у меня защитная реакция. Сейчас я сама удивляюсь тому, как позволяю себе с ним разговаривать в таком тоне и еще более странно, почему он от этого не злится.
— А что мне прикажешь делать? — мужчина ухмыляется одной половинкой губ. — Бегать и кричать как елейная барышня? Если тебе, конечно, очень надо, то могу ради проформы и покричать, — мужчина, прокашлявшись, наиграно поднял руки вверх и парадируя тонкий голос закричал: Помогите! Спасите! А-а!
Громов замолчал и глянул на меня приподняв одну бровь, дескать: правильно? А мне от этого ничуть не смешно. В другой ситуации, конечно, но точно не сейчас.
— Я не хочу замерзнуть здесь насмерть, — от холода, а может и от нервов в придачу меня начинает бить озноб.
— Не замерзнешь, — он снимает свое пальто и набрасывает мне на плечи. Ты почему в одном платье выскочила. Разве не знала, что здесь холодно? — спрашивает, помогая натянуть мне на руку рукав.
— Знала. Но я ведь не думала, что мы здесь застрянем, — я поплотнее закутаюсь в пальто, так как уже начинаю замерзать и первыми делом, в принципе, как обычно, страдают мои голые конечности, от чего я начинаю перетаптываться с ноги на ногу.
Заметив это Громов смотрит вниз на мои ноги и зависает, словно выпадает из реальности. Взгляд его настолько беспристрастный, что трудно понять, о чем он сейчас вообще думает.
— Ты что, без колгот? — он нервно сглатывает и поправляет галстук.
Наверное, он так смотри, потому что мысленно ругает меня за лёгкую одежду.
— Без, — отвечаю я, не понимая плохо это или хорошо. — В здании ведь тепло, а когда убираешь, то вообще жарко.
Проходит меньше минуты гробового молчания, повисшего, между нами, после чего мужчина приподнимает меня словно пушинку над полом и усаживает сверху на одну из бочек. Охаю я и чувствую, как моя пятая точка приземляется на деревянную поверхность.