Очень (НЕ) обычная история
Шрифт:
Мужчина подходит к тяжелой дубовой двери и несколько раз дергает за ручку.
– Бесполезно, – заявляет он, – ее разве что танком высадить можно.
– И что теперь будет? Нас же выпустят, да? – с надеждой лепечу я и в ответ получаю многозначительный взгляд.
– Выпустят. Только непонятно когда.
Я цепляюсь хоть за какую-то ниточку надежды:
– А вы охране позвоните, пусть придут.
– Считаешь себя самой умной? Где ты видела связь под землей?
Он отставляет бутылку в сторону и прячет руки в карманы серого
Блин!
– Кто-то же должен сюда зайти. На кухне ведь вино очень надо.
Я подхожу к двери и тоже дергаю ее. Да. Это действительно бесполезно и больше похоже на агонию с моей стороны.
– Если очень надо, то зайдут, – бесстрастно отвечает мужчина.
– Егор Владимирович, почему это вы спокойный такой, а? – Мой голос срывается практически на крик. Я на нервной почве всегда веду себя слишком импульсивно. Наверное, такая у меня защитная реакция. Сейчас меня и саму удивляет, как это я позволяю себе с ним разговаривать в таком тоне, и еще более странно – почему он от этого не злится.
– А что мне прикажешь делать? – Громов ухмыльнулся одной половинкой губ. – Бегать и кричать, как елейная барышня? Если тебе, конечно, очень надо, то могу ради проформы и покричать. – Затем, прокашлявшись, наигранно поднял руки и тонким голоском закричал: «Помогите! Спасите! А-а!» Замолчал и глянул на меня, приподняв одну бровь, дескать: «Правильно?» А мне от этого ничуть не смешно. В другой ситуации, конечно, стало бы, но точно не сейчас.
– Я не хочу замерзнуть здесь насмерть! – говорю я. Меня начинает бить озноб. От холода, а может, и от нервов в придачу.
– Не замерзнешь. – Он снимает с себя пальто и набрасывает мне на плечи. – Ты почему в одном платье выскочила. Разве не знала, что здесь холодно? – спрашивает, помогая натянуть рукав.
– Знала. Но я ведь не думала, что мы здесь застрянем.
Я поплотнее кутаюсь в пальто, так как уже немного подмерзаю, а первыми делом, в принципе, как обычно, страдают мои голые конечности, от чего я начинаю перетаптываться с ноги на ногу.
Заметив это, Громов смотрит на мои ноги и зависает, словно выпадает из реальности. Взгляд его настолько беспристрастный, что трудно понять, о чем он сейчас вообще думает.
– Ты что, без колгот? – Он нервно сглатывает и поправляет галстук.
Наверное, он так смотрит потому, что мысленно ругает меня за легкую одежду.
– Без, – отвечаю я, не понимая, плохо это или хорошо. – В здании ведь тепло, а когда убираешь, то вообще жарко.
Проходит меньше минуты гробового молчания, повисшего между нами, после чего мужчина приподнимает меня над полом, словно пушинку, и усаживает на одну из бочек. Я охаю и чувствую, как моя пятая точка приземляется на деревянную поверхность.
– Что вы делаете? – спрашиваю я и упираюсь руками ему в плечи, когда его голова оказывается где-то в районе моего живота. Это все выглядит пугающе интимно.
– С пола холодом тянет, – говорит он с тихой хрипотцой
В этот момент по моему телу пробегает разряд тока, от чего я сжимаюсь, словно пружина, совершенно не понимая, что происходит и как на это все реагировать.
– Застегни пальто. – Громов недовольно качает головой.
– Егор Владимирович? – тихо шепчу я, пытаясь одной рукой словить пуговицу, другой держась за его плечо. И осторожно спрашиваю: – А вы Виталика за это не уволите?
– Не уволю, – отвечает он почти рыком и прищуривается. – Хитрая ты лиса.
– Егор Владимирович?
– М-м-м? – Не поднимая взгляда, он продолжает активно согревать мои ноги. И к этому процессу он подходит с такой ответственностью, словно это стратегическое задание на секретном объекте.
Пользуясь ситуацией, что сейчас мужчина ничего не видит, я подаюсь вперед и, прикрыв глаза, наклоняясь над его головой. Втягиваю запах его туалетной воды, которая тут же начинает резать нос.
– У вас очень горький парфюм.
Я открываю глаза, несколько раз моргаю и пытаюсь смотреть куда угодно, лишь бы не на него, но все равно возвращаюсь взглядом к мужской спине в темно-сером пиджаке. Все-таки какие у него широкие плечи. И мышцы такие твердые, их рельеф ощущается даже через толстую шерстяную ткань.
– Не нравится? – Мужчина поднимает голову и смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь.
– Нет. И кажется, у меня на него – Апчхи! – аллергия.
– Это подарок. Его мне подарила одна милая особа, – говорит он и смотрит с вызовом, будто ждет от меня каких-то эмоций.
– Значит, у нее дурной вкус, – вылетает из моего рта, и я снова чихаю.
– А может, это у тебя на меня аллергия? – спрашивает он с ехидной улыбкой, прекращая натирать мне ноги.
Я мотаю головой и резко отвожу глаза в сторону. Позор. Просто позор, Аня! Так рассматривать взрослого чужого мужчину, да еще и хамить ему при этом. Человек, можно сказать, спасает тебя от переохлаждения, а ты совсем неблагодарная.
– Ну все. Вроде бы согрелись. – Громов наклоняется, поднимает с пола балетки и надевает мне их на ноги. А мне сразу становится так холодно.
Он что, обиделся? В душе поселяется чувство тотальной потери. Нет, нет, нет. Я не хочу так! Пять секунд назад, несмотря на всю ситуацию, в его руках было так хорошо и уютно. А сейчас так одиноко. Холодно. Я бы даже сказала – грустно.
– Егор Владимирович, – я решаю быстро исправить эту ситуацию, – не отходите и не отпускайте меня, пожалуйста. Я боюсь, что скачусь с этой бочки, – говорю я почти приказным тоном, но при этом смотрю куда-то вниз.