играть со страшным.стремительно пахнут листья.ты думаешь – дом, а к горлу подходит – вечность.ты думаешь, делаешь, – с дулом подходит вечность,цветёт стрелолистомв прудах твоих улиц.осокой блокадного злого болотанаследия чёрных подъездов, которые помнят.ты думаешь – ты, а выходит с кварцевой точностью взгляда,приходит – безмолвное,приходит – безумное, и тонко, винтовочным маслом,затвором безгубого рта клацает среди цементаи залитых мглой подворотен.и скатерть, залитая мглой,хранит подстаканники древних известий.извёсточным крошевом вальса, который когда-то.хватает за руки, не зная, не видя.но помнишь.как было, и стало, и чёрное на рукаве.и липким, тошнотным восторгом смыкается деньот страха весь круглый и гладкий, как мячик.ты здесь не живёшь и ты низачем,и только чумной незнакомый разбег карусели,сбежавшей из парка: ты картографияпрошедших.на тебе их пятна.весёлые трупные пятна жирафьи, окопные пятна.весёлые светлые
злые леса, изрытые яркосапёрной лопаткою солнца и нежнымичайками.чай, чужие окна, чёрно-белая хроника:нескончаемый город.дождь стелившийв память из библиотек.а тебе здесь жить.играя со страшным,с чёрным.
Имена ветра
«Сколько имён у ветра…»
сколько имён у ветра?дофига, ни одного своегосколько имён у неба – да кто бы зналсколько имён у зайца бегущего словно поездпо степи в медовое завтра?сколько скажи мне закатное знамяиспанской фиалки кумачовый лоскут.пламя цветёт и знаеткак будет просто.видишь ли нежность —дымка, таль, провода и стрижи,дальние городаиз-под снега.сколько имён у полдня —фантики, быль и плеск,золотые мирына сухонькой сигаретной ладони —нету меств розовую звезду в вагоне.уходящее – приходи,как приходят косые диагоналиот троллейбусов или радиосигналав груди.сколько ж имён у ветра —столько же, сколько стрококон и писем в срок.ртутное сереброколеблется из-за ветра
Концерт hortus musicus
старая музыка с ветром и пескомкидается в зал со сценыкак уссурийский тигргромаднаяна дыбы взвиваетсяходит на задних лапахгеральдическим зверемстелется, тигриную мощьпод кожей пандереттыперекатываястрекозами шелестит звенитвиола да гамбатянет будто дождём из оконкрёстным ходом чумным городомфлагами библейскими голосами ветромпарусами карнаваламиили трогает за самыя нежныя души жилочкисмычком:гнёшься ломаешься занововиноградной лозой прорастая..а все привыклик музыкокролику розовомус искусственным мехом дистрофикув клетке из радио(убить – один поворот ручки)..встретив настоящего тиграцепенеешь
«Мои стихи становятся всё страшнее…»
Мои стихи становятся всё страшнее —текут по спине секундой ночных поездов.Всё закономерно: так зеленеетмифический луч над морем – последний вдох.Смурные звери раскатываются ртутьюи, как котята, пахнут всем декабрём,усталой лампочкой, жёсткой книжкой под грудью,всем тем, что ждём.А ждём мы – гордые – надо сказать, немало:всего тебя, всего себя и ещё чуть-чутьприпорошённого серым мира, воды каналаи полувздоха, открывающего черту.Тускло, пронзительно – горьким густым шоколадом(сладость не вытравить, уж извиняй, – гравюра)по языку – знамение эхолота:вьюга, слова, слово – потяжелей, чем вон та железная дура,на которую залезаешь с фотоаппаратом.Бескрайние пустые пространства.Добирайся, пожалуйста, аккуратно.Здесь же повсюду море, Мировой Океан, богоподобная трасса.И, как приедешь, звони, слышишь?В руки дышу, сворачиваясь у экрана,очень хочется написать чего-нибудь тёплого. Тише,нужно уснуть. Наш ветер разбудит рано.
«..И, если честно…»
..и, если честно,то как-то мне грустно:те, кто падал спиной в открытые Богом ворота,выходили из смерти сухими, как мокрые звёзды из Ниланомой командир, я даже не знаю, где это было…..доктор, блячто это было?!
Золотоглазый
здравствуй, мой золотоглазый,ты опять ко мне приходишь.ходишь, ходишь, ходишь, ходишь,всей округе уснуть не даёшь.хочешь, чтоб я рассказалда-да, и топравда:нужно выблевать из себявесь этот кайф..когданас накрыли в штабе, листовки, прокламации, все дела,карты какие-тонашивсе успели, из окон, через подвал —я остался. не успел. не хотел.когда они.. стоял возле стола.и ты закидывал ногу за ногу, привольно, —где решёткис запахом пыльной краски цветы,и красивый эсэсовец в чёрном,который бил меня по лицу, —раскинувшись в кресле,невидимка.далее – стыдливо падает занавес,но ты проходишь под ним.изумительной точности образец:сломанными пальцами нотигра на саксофоне светлого коридора,дервиш, щекотка под рёбрами,тоненький холодокгулоса.натянутый кадык,провалами век – в вечные полюса.хо-лод-но! теплее, вернее —вырванным запястьем – обратно:«отказываетесь?..»звяканье
эмали о,о металл.после – что-то чёрное,кручёно-верчёное, обречённое,отчаянноедубль! два. обнимаю,понимаю: жить уже не.так хоть обцеловатьна прощание:согреться.далее – уже безлице:охвативши ладонью грудную клетку,прижимаешь ремнями к чужой темноте,и рядом стоишь за плечомчуть в стороне,и шёпот стекает по шее:дальшшшше…золотолицый мой, ты – везде.приходя в себя как в заброшенный дом,осознаюсь лежащимна скользком дереве,раскинутая рукокрылость – этозначит грудь нараспах: Freeeeeedoooom!ну или что-то подобное..а из моих запястий растут чудные розы,насквозь гниющие чудные розы,поднимаются, извиваются,тянутсяна восток.я тянусь, обкусываю их губами,превращаюсь в свет,захлёбываюсь соплями.бессильная гордость разбитого подбородка,синь зимородка:электрический свежий ток.я – спираль, вихрь, тайфун и голыерёбра, холодеющие лодыжки, без тормозов —ты подходишь ближе, – и в твоих глазахотблеск истины:так дай же её мне, дай мне её, дай её!!огонь, огонь, блеск,спираль, круги, искры.начинает летать...и подходит, и тонкоулыбаясь, погружает пальцымне под рёбра..и подхожу, и тонкоулыбаясь, погружаю пальцыему под рёбра..и тысячи тысяч зеркал друг напротивдруга..и тысячи мы..подходят, и..в глубину, без ножейпо локоть, в самую глубь.чёрт возьми!! до самого всхлипа,до дрожи, трещотки,до мостикавыгнутого хребта, —.............................надорванным горломиграет виолончель...и отходит, и сноваоткрываешь себя наугадкак книгу, вытащенную приливом, —мокрого, злого, дрожащегопронзительно детскогоникчёмноговыкидыша всей вселенной,бесконечно благодарногоза солёную водуна лице, —на равнодушье металлических прутьев.ты уже феникс,привыкни.более не скелет,даже не пасынок чьей-то войны.ты – глаз зимывыпуклый, когда маршируют чёрные фуражки,и время от страха сворачивалось молоком.башенный чёткий страж,приглашение, как на танец, в подвал.37-й год, отчаянные глаза мандельштама,чей-то дедушка.история, вскрой мне вены.золотоглазый наматывает кругивокруг, —как бинт вокруг шеи,как клейкая стрелка воображаемых часов«сколько ещё?»,как казённый воздух.я рассказал.может, хватит?..
О доме
..брат мой, сердце волчее,ты куда же такой безумный?молчагубы вжимаешь в зубы,запрокинув к лампе башки Везувий.ты зачем такой сумасшедший?..– на зелёной луне – пришельцы.вкрадчивые аssасины пустой маршрутки,стремительные, как абсент.гулящий ветер со льдом,декабрьскийв стакане моём.– жёлтые маршрутные апельсиныжмурятся, заглядывая в проёмтвоей незабитой оконной щели:ветерок, сквозняк, бездна —ты об этом?– да. памятью всех странных вещейне вытравить, не захлопнуть форточку.всеми подвалами её не согреть.я просто устал смотреть...и когда я доведу свои очки до нужной кондиции(в смысле, ослепну и сломаю их насовсем),когда проиграны нами будут все были и небылицыпоперёк радиосхем;и от клацанья затвора когдастанет не сумрачно, а «наконец-то!» —вот тогда-то я заклею подорожником провода,уходя по дороге в детство.где шмели гудят басовой струнойв песенке про не-таких-как-все.знаешь, мне так давно хочется в ту совсем иную страну..там кони – как боги в овсе.там прохладно и не очень хочется пить,шелковиста тетрадь и в пасмурно – спатьпод черёмуху, там древние деревянные стены тёплыеи можно не умирать.а потом – оттуда, на старом автобусепо пустынным холмамв странный город, разбирая по чердакамзапах сарсапарели и всяческий хламв дождь или майские сумерки, напрямикпо чабрецу и имбирному привкусу старых книг,по воде, по лужам, в смешное кафегде с серебряной ложечкой во рту придумываешь по строфена каждый глоток – вот туда, под потолок, в залогоставляя целый свет за вкус твоих рук,по балконам, эркерам, и ведь так светлокак не бывает и на морском берегу, и —на звёзд тончайшие взвизгиразбрызнув луны лаваш,кисти, берущие кисти,стремительно целовать,дышать и знать:Муми-дален здесь,а мы с тобой разучились играть в войну, похоже на то.а в глухих переулках цветёт под дождём каштан,и гитара ждёт, повисшая на гвозде.
В будущее
фиолетовые маяки пространства ловят за уши чешуйчатых драконов времени —