Очень темное дело
Шрифт:
«Где же Саша?» — опять испугался Федя. Занятый своим благоустройством на рискованной и неудобной позиции, он совсем упустил тот момент, когда их новый темнокожий попутчик скрылся из виду. «Ну и где он теперь? На дверях вроде бы нигде не висит». Федя отогнулся, насколько хватило духу, посмотрел вперед и назад вдоль поезда. Нет, никого, кроме него и Петьки, на его зеленом боку не было. А гравий под ногами мелькал все быстрее и быстрее, все сильнее и сильнее раскачивался вагон, за поручни которого уцепились безрассудные путешественники.
Это
А еще пугала тьма за спиной, пугала неизвестностью. Там, на освещенной станции, темноту рассеивал электрический свет фонарей, а здесь, хоть всего-то отъехали меньше километра, стало уже совсем темно. Они специально дожидались позднего времени: Саша утверждал, что в сумерках легче на поезд сесть. Федя пока этого не почувствовал. И рюкзак с каждой секундой наливался новыми килограммами.
Федя резко подтянулся к стальному боку и припал щекой к холодной двери. Рюкзак вроде бы полегчал, значит, это его оттягивало ускорением поезда. Но долго так Феде все-таки не продержаться. Где же этот эфиоп, чтоб ему…
Встречный ветер успел растрепать Феде волосы, и прыгать с поезда стало намного страшней, чем висеть над бегущими рельсами, когда он неожиданно заметил, что Петьки у следующих дверей уже нет. Надо же, опять упустил момент, когда Петька исчез. Ну и где он теперь, внутри или под колесами?
Дверь неожиданно провалилась внутрь вагона, и сразу две руки ухватили Федю за шиворот.
— Давай скорей, — поторапливал Сашин голос. — Тащи его, пока никого нет!
Еще мгновение — и Федя оказался пусть на качающемся, но все же полу, в полной безопасности, в замечательно уютном, заплеванном тамбуре, и так ему сразу стало хорошо, будто он разлегся на диване в собственной комнате.
— Вставай, вставай, — опять дернул его за шиворот Саша. — Чего в грязи разлегся? Пошли себе место искать.
Впрочем, искать место ловкий безбилетник Саша опять же отправился один, а Федю и Петю затолкал в ближайший туалет и приказал не рыпаться, пока он не придет.
— Погоди, погоди, — остановил его предусмотрительный Федя, — мы так можем не тому, кому надо, открыть. Ты нам знаешь как постучи? Вот так. — И он изобразил на двери туалета особый стук, очень похожий на ритмические хлопки болельщиков «Спартака», которыми они подбадривают с трибун игроков своего клуба во время футбольных матчей.
Саша криво улыбнулся, глянув Феде в глаза, сказал только:
— Запирайтесь. — И покинул тесный вагонный туалет.
— Чего он так долго? — спросил Федя, стаскивая с плеч рюкзак и устанавливая его на маленькой раковинке из нержавейки — на грязный пол ставить не хотелось.
Петька тут же поставил свою сумку
— Чего он так долго нас не впускал? — повторил вопрос Федя. — Я уж думал прыгать придется.
— Говорит, — ответил наконец Петька, — мужик какой-то в твоем тамбуре все время курил» И проводница спать не ложилась.
— Сам-то он как внутрь пробрался? — задал Федя второй интересовавший его вопрос.
— Не знаю, — пожал плечами Петька. — Я не видел. Только-только устроился там на поручнях, оглянулся, а его уже нет. Не знаю. Может, он…
Но Петька не успел высказать свое предположение. Кто-то довольно сильно дважды дернул за ручку двери туалета и одновременно защелкал замком.
— Тсс, — приложил палец к губам Петька.
— А что «тсс»? — все-таки прошептал Федя. — Что, нам в туалет сходить нельзя?
— Вдруг проводница?
Федя пожал плечами, но все-таки замолчал, ругая про себя Сашу и себя за опрометчивое согласие. Уж лучше бы они спали сейчас в палатке где-нибудь в лесу под Калугой. Посидели бы вечерком у костерка. А утром бы отправились дальше на электричках. Нет, послушался он, дурак, этого эфиопа, и Петька дурак тоже, молчал, как воды в рот набрал. Вот результат — сидят теперь в общественном туалете.
Неожиданно, без всякого стука, кто-то очень легко отворил замок, и дверь туалета поехала внутрь.
— Блин! — Навалившись всем телом, Петька резко захлопнул дверь. — Занято! — гаркнул он и зашипел вполголоса Феде: — Держи, держи, проводница!
Федя тоже навалился на дверь, и почти в тот же миг с другой ее стороны раздался условный «спартаковский» стук. Федя и Петя сразу прекратили сопротивляться. Но не успел никто из них и притронуться к ручке замка, как она опять сама повернулась, и дверь отворилась. На пороге действительно стоял Саша, в руке у него была какая-то небольшая металлическая штуковина, напоминавшая вынутую из своего гнезда дверную ручку.
— Чего шумите? — тихо спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Пошли, я нашел место. Только тихо, проводницу не разбудите.
Захватив поклажу, Федя и Петя последовали за своим многоопытным товарищем. Саша провел их среди храпящих и сопящих тел по всему плацкартному вагону, затем, сделав дополнительный предостерегающий жест, мимо приоткрытой двери проводницы, потом в следующий тамбур, потом еще в один вагон, разительно отличавшийся от того, который они только что миновали. Здесь не воняло носками, людским потом и перегаром; длинная, отделанная под дерево темным пластиком стена закрытых дверей купе слабо освещалась притушенным на ночь светом, опрятные белые занавесочки украшали окна вдоль всего коридора вагона, и схема движения поезда на русском и украинском языках размещалась на фоне цветной фотографии какого-то старинного храма из самого сердца Украины. Присущий плацкарту мир непосредственной открытости сменила атмосфера комфорта и таинственности.